– Одного шага чтобы я не сошел с ума окончательно. – серьезно закончил фразу Александр.
–Да. Если бы тогда не твои друзья, – он запнулся, – то не известно, чем бы это кончилось. Правда. Но теперь рядом буду я., и я буду следить чтобы ты вернулся. Я буду держать тебя за руку, тем более в твоих руках будет и моя судьба. – он замолчал. Молчал и Александр.
Так прошло несколько секунд и вдруг в полосе света на стол из темноты появилась ребристая бутылка с алым гранатовым соком. Только воспоминания о вкусе этого сока заставило напрячься на несколько секунд все тело. Затем он почувствовал, как расслабляются мышцы лица и понял, что воля покидает его. Когда он успел это сделать. Когда эта бутылочка с соком цвета крови стала ключом к его сознанию. Александр сжал кулак поднял сантиметра на три над столом и с силой опустил его. Обоим показалось что от грохота затряслись стены, но ни один не произнес ни слова и оба продолжали сидеть разделенные полосой света.
– Ты знаешь, что такое рак легких? – голос Юрки зазвучал подавленно, но было слышно, что говорить он хотел. Так уставший, но долго молчавший человек говорит монотонно без интонации и слова кусками выталкиваются из горла накопившимися за время переживаниями и кажется, что не имеют мысли, а являются лишь необходимостью уставшего тела. Александр понимал, что с Юркой такого быть не может даже в его сегодняшнем состоянии поэтому пытался понять к чему тот ведет. Но скоро ощутил, как тяжесть заполняет его от услышанного.
– Рак легких, по крайней мере у меня, почти никак не выдает себя болью.
Температура изматывает непреодолимостью и легким шумом в мышцах. Дышать не трудно. Пока, – он сделал паузу, – но все время хочется вздохнуть поглубже, а воздух изнутри идет горячий и жжет небо. И этот жар как доказательство того, что там в пятнадцати сантиметрах от языка ткань твоего тела твердеет и рубцы меняют нежную, живую нужную для всего организма плоть превращая ее в жесткое требующее пространства для себя образование, которое борется за мою жизнь, за мое тело и если оно победит, то погибнет потому, что убьет меня. Обезумевшая часть сложного организма возомнившая, что сможет, если захочет, стать и заменить собой целое. Кто только дал это название всему этому. Почему не понятно, но точнее не скажешь. Рак.
А самое тяжелое во всем этом это ночи. Зачем спать если завтрашний день ничего не изменит. Поэтому завтрашний день не наступает. А лишь этот все длится и длится, и ночь это, не перерыв в ожидании, а новое испытание. Испытание надеждой и попыткой объяснить и примириться. Примириться, чтобы найти силы попытаться вновь. Попытаться уже на другом уровне понимания или может быть усталости. Или. Или все-таки понимания. А спроси понимания чего, не отвечу. Был бы по моложе укрылся бы вдрызг, или закатил праздник с бабами пока из горла чернота не полезет или под стол не свалился бы в бурном беспамятстве. Да. А сейчас не могу. -он на несколько секунд замолчал. – А еще знаешь почему не могу. Потому, что тогда, давно, ты показал, что можно по-другому. Показал мне. Мне, который знает, как и куда бить. Бить чтобы насмерть. Так показал, что я поверил. Другие не поняли, а я поверил. Поверил, что есть в человеке что-то, что позволяет ему остаться человеком и сопротивляться. Я не смог. И думал, что и другие не могут. Никто. А ты смог. Даже не так. Сам бы ты не смог. А значит есть в нас что-то помимо нашей воли оставляющее для нас надежду и возможность. Да. А еще я поверил, что в нужный момент появятся, черт побери, как в детском кино верные друзья и сделают для тебя то, что надо сделать. И все станет хорошо, – он замолчал. – Ведь может же такое быть, правда? Это возможно. Так, по-другому. Возможно же?
– Наверное возможно,– после длинной паузы почти прошептал Александр поняв, что тот, в темноте, ждет и спрашивает о другом. Спрашивает и просит, просит, если не убить его надежду, то помочь смириться с безнадежностью. – Только я не пойму, что ты у меня просишь? Я не врач. Чего ты ждешь от меня. Ты же не веришь, что я смогу каким-то образом вылечить тебя?
– У меня сейчас веры нет, кончилась. У меня надежда осталась. – в темноте стихло, а затем раздался скрип стула. – Можно я часы заведу? Я помню, как. Очень хочется еще раз услышать. – Александр почти не видел того напротив в темноте, а лишь по звуку понимал, как он берет часы и с треском заводит пружину в старом механизме. – Неужели просто еще один способ заставить и подчинить своему влиянию. Если так-то он потерял навык. Сегодня не действует. Или я все придумываю и во всех его словах кроме отчаяния и страха нет ни чего, а я … Я отказываю ему.