Первый опыт, полученный после принятия командования 4-й армией в 1942 году, открыл мне глаза. Я вывел небольшое подразделение с очень опасной позиции, после чего получил строгое предупреждение, переданное через генерала Клюге, в то время командующего группой армий, что при повторении подобного меня в лучшем случае ждет военный трибунал.
Гитлер постоянно заставлял нас сражаться за каждый клочок земли, угрожая трибуналом. Любое отступление было официально запрещено без его личного разрешения, даже если речь шла об операциях местного значения. Этот принцип был настолько прочно вбит в головы военных, что в войсках бытовала шутка о командире батальона, который боится „перевести часового от окна к двери“. Столь жесткие методы связывали нас по рукам и ногам. Снова и снова войскам приходилось защищать безнадежные позиции, пока их не окружали и не брали в плен. Впрочем, кое-кто из нас осмеливался игнорировать его распоряжения».
Уклониться от приказов можно было только в сражениях местного значения, да и то редко. Типпельскирх, сменивший Хейнрици на посту командующего 4-й армией, также предоставил много свидетельств в пользу подвижной обороны, а заодно и поведал о катастрофических последствиях отсутствия такой обороны. «В марте 1944 года в Могилеве я командовал 12-м корпусом, состоявшим из трех дивизий. В первый день русские начали наступление десятью дивизиями, а к шестому дню их число достигло двадцати. Но им удалось захватить только первую линию, а перед второй их остановили. Воспользовавшись паузой, я организовал ночную контратаку и вернул все утраченные позиции почти без потерь».
Типпельскирх уделил много внимания наступлению русских летом 1944 года, за три недели до которого он принял командование 4-й армией. Полевые командиры предлагали отвести войска от Березины и тем самым ослабить натиск русских, но их предложения отклонили. Тем не менее Типпельскирх сделал небольшой шаг назад к Днепру, благодаря чему его участок фронта уцелел, но линия фронта армий, располагавшихся справа и слева, была прорвана. Начавшееся отступление было остановлено только на Висле под Варшавой.
«Было бы гораздо разумнее вовремя отвести войска по всей линии фронта. После любого отступления немцев русским требовалось много времени для подготовки следующего своего наступления, поскольку они всегда несли несоразмерно большие потери. Ряд отступлений на большие расстояния мог бы измотать русскую армию и создать условия для нанесения эффективных контрударов, пока немецкие войска еще обладали достаточной силой.
Гитлер, пожалуй, был прав, наложив вето на любые отступления в 1941 году, но совершил большую ошибку, повторив это в 1942 году и позднее, когда ситуация изменилась коренным образом. После первого года немецкая армия была хорошо оснащена для ведения боевых действий в зимних условиях и вполне могла бы сражаться с русскими на равных, поэтому стратегическое отступление никак не сказалось бы на боевом духе солдат. Наши войска были вполне способны выполнить такой маневр зимой. Так они бы не только сохранили свои силы, но и подготовились бы для мощного контрудара.
Основная причина поражения немецкой армии заключается в том, что ее силы часто тратились зря, чаще всего на безнадежное сопротивление в ненужном месте и в ненужное время. И виной тому Гитлер. В нашей кампании отсутствовала стратегия».
А вот слова Мантойфеля: «После Сталинграда все наступления Красной армии заканчивались бы иначе, если бы наша оборона была более маневренной, а не такой упорной. Гибкая тактика неизменно приносила мне успех даже при численном перевесе врага».
Генерал Дитмар, наблюдавший за развитием со стороны и имевший возможность делать более общие выводы, добавил к сказанному немало интересных замечаний. В роли военного комментатора он был на удивление объективен — возможно, даже более всех остальных. К тому же ему приходилось освещать события в условиях жестких ограничений и подвергаясь большей опасности, чем любой комментатор союзников. Когда я спросил, почему он говорил настолько открыто, он ответил, что мог выражать свое мнение благодаря руководителю радиопропаганды Фриче, который один просматривал его тексты перед передачами. Дитмар считал, что Фриче разочаровался в нацистском режиме и был рад дать возможность высказаться тому, кто разделял его тайные мысли. Конечно, не обходилось без протестов, но Фриче всегда старался прикрыть Дитмара. «Я постоянно чувствовал, что иду по натянутому канату с петлей на шее».