Ночью 1 августа мой самолет совершил посадку на аэродроме под Мюнхеном; там мне позвонил Йодль и посоветовал обратить особое внимание на то, как высокопоставленные офицеры на Западном фронте относятся к заговору против Гитлера. Уже после войны Йодль рассказал, что вскоре после моего вылета его вызвал Гитлер и приказал вернуть меня. Фюрер опасался, что я вылетел к фон Клюге только для того, чтобы принять участие в новом заговоре. Йодлю удалось переубедить Гитлера, но он тут же позвонил мне, чтобы дать такой вот совет. Впрочем, все последующие восемь дней Йодль постоянно требовал от меня докладывать о своем местонахождении, и в конце концов приказал возвращаться.
В штаб Клюге в Ла-Рош-Гийоне я прибыл только под вечер 2 августа, после недолгой встречи с Блюментриттом в Сен-Жермене. И без того напряженная ситуация в Нормандии к тому времени только ухудшилась. Небольшой участок фронта на дальнем юго-западном секторе удерживал всего лишь один немецкий батальон, скорее всего береговой охраны. Чтобы удержать наступление с полуострова, этого было явно недостаточно. На других участках фронта, особенно под Канном, немецкие войска из последних сил отчаянно цеплялись за свои позиции. В воздухе полностью господствовал противник.
Рано утром 3 августа, до того как я посетил штаб 7-й армии, Клюге показал мне телеграмму из ОКВ с приказом закрыть брешь под Авраншем посредством контрудара с востока в западном направлении. Клюге и самому приходила в голову эта идея, но он оставил ее из-за недостатка средств. Теперь же он был вынужден идти в контрнаступление совершенно без всяких резервов и даже без дополнительного снабжения. Гитлер в очередной раз доказал, что не утруждает себя тем, чтобы следовать фундаментальным правилам проведения военных операций, а они заключались в том, чтобы не только издавать приказы, но и обеспечивать выполняющих их командиров соответствующими ресурсами.
Поскольку теперь такая рискованная инициатива исходила уже не от самого Клюге, он решил перебросить средства и войска с других направлений. В тот день и в последующие дни я имел удовольствие наблюдать, как четко работают профессиональные военные — Клюге, Хауссер, Эбербах, Функ — невзирая на невероятные трудности. Они все считали, что исход этой операции должен определить судьбу всей армии в Нормандии (и даже в регионе в целом), и действовали слаженно и ответственно. Но никакая усиленная подготовка уже не могла восполнить недостаток танков и артиллерии, не говоря уже о почти полном отсутствии авиации.
Я был вынужден вернуться в Восточную Пруссию рано утром 7 августа, до начала наступления. Когда я прибыл в ставку Гитлера, в полдень 8 августа, там уже было известно о провале операции. Утром того же дня фюрер отправил к Клюге еще одного генерала верховного командования с приказом провести второе наступление, но опять-таки без выделения дополнительных средств уже практически разгромленной армии.
Новый план строился на том предположении, что армию Паттона уже не остановить и что противник направится к Парижу. Идея заключалась теперь в том, чтобы ударить по его флангам и по тылу находящихся восточнее американцев. Одна танковая группа должна была выдвигаться из района к востоку от Авранша, а другая — из Фалеза в направлении Майенна. Эти планы не имели абсолютно никакого отношения к реальности, и мне кажется, что Клюге даже не рассматривал их серьезно. Более того, ему предписывалось дождаться погодных условий, которые помешают противнику воспользоваться авиацией!
Днем 8 августа я представил Гитлеру свой доклад о ситуации в Нормандии, в котором особо подчеркнул, что Клюге сделал все возможное, чтобы успешно осуществить контрудар под Авраншем. Было видно, что Гитлер нервничает, но он не перебивал меня и не задавал вопросов. После того как я закончил, он заметил ледяным голосом: „Операция провалилась только потому, что Клюге не был настроен на успех“. Это резкое замечание очень многое говорит об отношении верховного главнокомандующего Германии к своим генералам и выставляет их в трагическом свете».
Рассмотрев вопрос, каким виделся высшему немецкому командованию решающий прорыв союзников, стоит вкратце упомянуть, что при этом происходило непосредственно на местах, что видели и чувствовали командиры, принимавшие участие в боевых действиях.