Тем временем в парижском штабе началась паника — все подозревали друг друга. Оберг получал потоки телеграмм с приказами арестовать Хофакера, Финка и еще человек тридцать — сорок, как военных, так и гражданских. Через несколько дней Оберг позвонил мне и попросил срочно приехать, сообщив, что на предварительном допросе Хофакер упомянул имя фон Клюге. Оберг сказал, что не верит в виновность фельдмаршала.
Я сопровождал Оберга, когда он отправился к фон Клюге, чтобы расспросить его и написать доклад. Фон Клюге сказал Обергу: «Расследуйте это, как вам подсказывает чувство долга». Оберг заметил мне, что ему совершенно не нравится это задание, но поскольку он не может отказаться от него, то постарается сохранить порядочность. Было принято решение, что на допросах будет присутствовать один офицер из моего штаба. Здесь стоит упомянуть, что ни Шпейдель, ни я ни словом не обмолвились о нашей встрече 20 июля.
Вскоре после этого фон Клюге навестил в госпитале Роммеля. По возвращении он сказал, что Роммель удивился, узнав о покушении на Гитлера. Он был уверен, что речь шла лишь об оказании на него давления с целью перейти к заключению мира.
В последующие дни я заметил, что фон Клюге проявляет все больше беспокойства. Он явно стал задумываться о своей судьбе. Однажды он грустно вздохнул: «Чему быть, того не миновать». Затем последовал неожиданный приезд фельдмаршала Моделя. Фон Клюге поехал домой и, как я уже говорил, проглотил капсулу с ядом и был найден мертвым в автомобиле.
Кроме беседы, происходившей 20 июля, фон Клюге никогда ничего не рассказывал мне о заговоре против Гитлера. Я оставил штаб фон Клюге в январе 1942 года и не имел с ним контактов вплоть до июля 1944 года. Генерал фон Тресков служил в штабе фон Клюге и, возможно, пользовался большим доверием фельдмаршала, но он уже мертв.[16]
После капитуляции в мае 1945 года я находился в Шлезвиге вместе с генералом Демпси. Было очевидно, что даже в то время отношение населения к Гитлеру было неоднозначным. Одни открыто осуждали немецких генералов, участвовавших в попытке переворота, другие сожалели об их неудаче. Такие же мнения были распространены и в армии.
Последствия
Приняв командование на Западе, фельдмаршал Модель обосновался в штабе группы армий «Б». Через день или два он позвонил мне и сообщил, что получил очередное послание из ставки фюрера. «Они там не могут думать и говорить ни о чем, кроме событий 20 июля. Теперь они подозревают Шпейделя и хотят вызвать на допрос». Модель как сумел объяснил Кейтелю, что не может лишиться начальника штаба. В результате Шпейдель оставался на своем посту до первой недели сентября. Потом ему прислали замену, и перед отъездом он пришел попрощаться со мной, сказав, что получил приказ возвращаться домой. По прибытии его немедленно арестовало гестапо.
Вскоре после отъезда генерала Шпейделя поступил новый приказ, на этот раз касающийся меня. Мне предписывалось передать командование генералу Вестфалю и 13 сентября явиться на доклад в ставку фюрера. Не могу сказать, что это меня обрадовало. Первым делом я отправился в Кобленц повидать фельдмаршала фон Рундштедта, который снова вернулся на пост главнокомандующего на Западе. Рундштедт был чрезвычайно раздосадован тем фактом, что я покидаю свой пост как раз в тот момент, когда он вернулся к командованию. Он тут же отправил протест в ОКВ и потребовал, чтобы меня оставили начальником его штаба, но просьба была отклонена. В качестве причины отказа было указано, что я неоднократно выражал желание принять непосредственное участие в боевых действиях. В тех обстоятельствах это звучало не слишком убедительно.
Девятого сентября я уехал из Кобленца и отправился в Марбург навестить семью — кто знает, что может случиться! Воскресенье 10 сентября я провел дома, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Всякий раз, когда мимо дома проезжала машина, я подходил к окну, чтобы посмотреть на нее.
Одиннадцатого сентября я сел в поезд на Берлин. Из-за бомбежки в Касселе произошла задержка, и я позвонил, чтобы предупредить, что не успею на скорый курьерский поезд, который отправлялся ночью из Берлина в Восточную Пруссию. В Потсдаме поезд пришлось покинуть, поскольку дальше бомбами были повреждены пути. Выходя из вагона, я неожиданно услышал голос в темноте: «Где генерал Блюментритт?» Я вздрогнул, но ответил. Ко мне подошел офицер в сопровождении солдата с автоматом. Офицер вежливо объяснил, что имеет приказ сопроводить меня в Берлин, в гостиницу «Адлон». По прибытии туда портье сообщил, что меня дожидается запечатанный конверт. Я вскрыл его и увидел лишь билет до Ангербурга в Восточной Пруссии. Я решил, что это достаточный повод расслабиться. Но облегчение было временным. Как бы то ни было, я не знал, что ожидает меня в ставке.
16
По религиозным соображениям Тресков был убежденным противником Гитлера, но остался на Восточном фронте, после того как его начальника перевели на Запад, поэтому не мог повлиять на осуществление заговора в самый решающий момент.