Мантойфель продолжил рассказ: «Описав свои предложения, я подчеркнул, что их просто необходимо выполнить, если мы хотим получить разумные шансы на успех. К 16 часам будет уже темно. После начала наступления в 11:00 у нас останется только пять часов на прорыв, причем с очень сомнительным успехом. Если же принять мою идею, мы получим пять с половиной часов дополнительного времени. С наступлением темноты я бы смог ввести в действие танки. Они будут двигаться ночью, обгонят пехоту и на рассвете следующего дня атакуют главные позиции».
Если верить Мантойфелю, Гитлер принял все его предложения без возражений. Это было весьма характерно. Создавалось впечатление, что он, несмотря на недоверие к большинству старых генералов, действительно был расположен выслушивать разумные предложения тех, кому продолжал доверять, — к ним принадлежал и Модель. Своему штабу он тоже доверял, но понимал, что его ближайшему окружению не хватает боевого опыта.
«Кейтель, Йодль и Варлимонт никогда не были на фронте. Из-за недостатка боевого опыта они часто недооценивали практические трудности и всячески поддерживали веру Гитлера в неосуществимое. Гитлеру следовало прислушиваться к боевым командирам с большим боевым опытом и практическими идеями».
Увеличившиеся было благодаря тактическим изменениям шансы на успех снова уменьшились из-за сокращения сил, выделенных на операцию. Боевые командиры вскоре получили удручающие новости: часть обещанных им сил будет спешно переправлена на восток, где русские теснили немцев по всему фронту. В итоге пришлось отказаться от атаки Блюментритта на Маастрихт, предоставить таким образом союзникам возможность подтянуть резервы с севера. Более того, 7-я армия, которой предстояло наступать, одновременно прикрывала с фланга другое крыло наступления, оставшись всего с несколькими дивизиями и без танков. Услышав об этом, Мантойфель чрезвычайно встревожился, потому что 2 декабря сам сказал Гитлеру, что американцы скорее всего направят свой главный контрудар из района Седана на Бастонь. «Я подчеркнул тот факт, что в Бастони сходится много дорог».
И все же амбициозные цели наступления остались прежними. Странно, что ни Гитлер, ни Йодль, похоже, не осознавали, что все эти перемены должны сказаться на темпе наступления. «Срок выхода к Маасу в деталях не обсуждался, — удивлялся Мантойфель. — Я думал, Гитлер должен понимать, что в зимних условиях и при таких ограничениях быстрое наступление невозможно. Однако из того, что я позже услышал, стало ясно — Гитлер считает, что наступление может вестись и в более высоком темпе. На Маас нельзя было выйти на второй или третий день, как предполагал Йодль. Они с Кейтелем поощряли необоснованные оптимистические иллюзии Гитлера».
После отказа Гитлера принять ограниченный план Рундштедт отошел на задний план, предоставив Моделю и Мантойфелю возможность влиять на мнение фюрера. Теперь речь шла уже только о технических деталях плана. Блюментритт с горечью заметил: «Главнокомандующий войсками на Западе уже не имел права голоса. От него ожидали только механического исполнения оперативных приказов фюрера, который стремился управлять даже мельчайшими деталями. Он не имел права вмешиваться и как-то влиять на ход событий». В последнем совещании, состоявшемся 12 декабря в штабе в Цигенберге под Бад-Нойхаймом Рундштедт принимал лишь формальное участие. Зато на нем присутствовал Гитлер, который и решал все текущие вопросы.
Проигрышная карта
В начале одной из своих бесед с Мантойфелем я затронул тему воздушного десанта. Я сказал, что во время предвоенной поездки по Арденнам был потрясен тем, что возможностей для танковых маневров в том регионе намного больше, чем было принято считать, особенно в представлении традиционно мыслящего французского командования. В то же время от меня не укрылись и очевидные трудности: дороги спускались в долины по крутым склонам, здесь же протекали реки; при хорошо организованной обороне это могло стать серьезным препятствием. Тогда мне показалось, что наступающей стороне здесь можно осуществить высадку воздушно-десантными силами и завладеть этими стратегическими проходами до начала танкового наступления. Поэтому в моих комментариях к Арденнскому наступлению я отметил, что не сомневаюсь в использовании немцами парашютного десанта. Однако выяснилось, что они этого не сделали. И мне хотелось узнать от Мантойфеля почему.