Какая-то она была неживая — слишком неживая для гриффиндорки Грэйнджер, даже едва выкарабкавшейся с того света. Памятная встреча с василиском на втором курсе, помнится, ее боевой пыл не уменьшила совершенно — неужели сотне драконов удалось то, чего не смогла добиться гигантская древняя змеюка?
Ладонь нащупала безвольно лежащую на мантии руку и сжала холодные, узловатые пальцы. Не зажившие толком ожоги ощущались и здесь.
— Прости меня, — повторил Гарри.
Он смотрел на ее знакомый с самого детства профиль — аккуратно поджатые губы, морщинки у глаз, слегка вздернутый нос. Собранные в высокий хвост, вьющиеся крупными волнами пряди густых каштановых волос.
Иллюзия. Все — иллюзия. Настоящая Гермиона Грэйнджер наверняка избегает даже сама смотреть на себя — в зеркало.
— Я же сказала — в этом нет необходимости, — устало хмыкнула она. — Мы умерли, Гарри. Все трое. Еще год назад мы сидели с тобой здесь, и я говорила тебе — мы все умерли… Ты, Рон, я. Только тогда ты не видел, а сейчас уже поздно.
— Я был у Рона, — зачем-то сказал Гарри. — Еще весной. А у тебя вот — не был…
Странный разговор. Странно правильные слова. Странно безучастная девушка, отчаянно прячущая от самой себя любой намек на узнавание, на память, на чувства. Боящаяся вытащить из прошлого что-то — снова, и боящаяся этого не меньше, чем Гарри Поттер последние полгода — посмотреть ей в глаза и сказать: «Прости меня».
— Ну, пришел, — не удержавшись от легкой улыбки, буркнула она, наклоняя голову и принимаясь дергать за основательно измятую уже травинку. — Дальше-то что?
— Все закончилось, Герм, — медленно проговорил Гарри, машинально поглаживая кончиками пальцев ее ладонь. — Сюда вот-вот толпа студентов сбежится…
— Когда вы уезжаете? — перебила она.
— Сегодня, — мягко ответил Гарри, вглядываясь в ее лицо. — Ты знаешь, куда?
Гермиона кивнула.
— Панси сказала, — пояснила она.
Он молчал, вопросительно изогнув бровь, и девушка фыркнула, сдаваясь и выдергивая руку.
— Сумасшедшие вы, все четверо… — пробормотала она, откидываясь на локти и запрокидывая лицо. — На что вы надеетесь, вообще, Гарри? Или вам бесконечные победы так голову кружат, что все по плечу кажется?
Поттер вздохнул и вытянулся рядом, заложив руки за голову.
— Надежда… — усмехаясь, выдохнул он. — Ты не понимаешь, о чем говоришь, Герм. Ее не существует.
— Бред какой… — поморщилась Гермиона.
— Это такая же иллюзия, как твои волосы. Не смотреть на факты, не выбирать из того, что есть, не пожинать плоды собственных ошибок, а думать, что достаточно просто хотеть — и все будет по-твоему… Это слишком по-человечески. Маг не имеет права на надежду. Она всегда — признак самообмана.
Девушка молчала, но безучастности в ней больше не было. Только голое, упертое отрицание — будто она думала, что знает нечто, позволяющее ей быть уверенной, что он ошибается. Знает — и не собирается говорить.
Мы для нее — так же обоснованно убоги, как и люди для нас, вдруг понял Гарри, ловя сбивчивый поток ее ощущений. Не просто так же. Так же обоснованно. И я не знаю, где правда… Уже — не знаю.
— Ты права, — подумав, кивнул он, не обращая внимания на настороженный, быстрый взгляд Гермионы — и на то, что отвечает сейчас на так и не озвученную ею мысль. — Ее не существует только для нас. Для людей надежда всегда есть. Это мы — по другую сторону…
Лежать рядом, подставив лица слепящему полуденному солнцу, растянувшись на одной мантии, лежать — и молчать. Вечность. Еще одна иллюзия — на этот раз возможной, хотя бы потенциальной близости. Понимания — с тем, кто слишком отличен от тебя. Кто слишком — человек.
— Значит, я буду надеяться, что у вас все получится, — наконец сказала Гермиона, глядя куда-то в небо. — Я — человек, мне можно. Для меня надежда точно всегда есть… даже когда кажется, что ничего больше нет. Даже меня самой.
— Вообще-то, я хотел позвать тебя с нами. Если у тебя нет планов на ближайшее будущее…
— Есть, — спокойно оборвала его Гермиона. — Ты удивишься, Гарри Поттер, но я не собираюсь гнить в Хогвартсе, залечивая шкурку, и бояться высунуть нос наружу, — она повернула голову и испытующе уставилась на него. — Но это очень похоже на тебя — воспринимать меня исключительно как книжного червя.
— Я так не говорил, — покачал головой Гарри. — Хотя и не думал, что ты уже что-то планируешь…
Самовлюбленный болван, — говорили ее глаза. Впрочем, они почти улыбались.
— Что делать-то хоть собралась? — не удержался он от вопроса.
— Да я, вообще-то, замуж выхожу, — усмехнувшись, девушка закусила травинку и снова перевела взгляд на небо. — Но тебя, чувствуется, новости обошли стороной.