— Вот это история! — восхитилась Нина. Глаза ее блестели, она с девчоночьим обожанием смотрела на капитана.
— Жалко, — сказал дрогнувшим голосом Ленька. — Глупый баран, зачем он ходил по краю…
«Все мы ходим по краю, — подумал Волков. — Вот и сейчас я у края. Хватит ли духу перейти границу?»
— Еще расскажи, Волков. Только веселое. Хотя… Который час? — вдруг спросил Ленька.
Волков ответил. Было еще не поздно.
— Мне уже спать пора, — сказал Ленька, и Нина удивленно глянула на него: уложить Леньку спать делом было весьма сложным.
— А вы ничего, вы разговаривайте, и свет мне не мешает.
— Ну нет, брат, при свете какой сон, — сказал Волков. — Ты уж спи, а мы пойдем во двор, посидим на скамейке, если, конечно, мама не возражает. Вы спать еще не собираетесь?
Нина рассмеялась.
— Я в четыре раза взрослее Леньки, могу лечь чуточку позднее. Значит, спать будешь?
— Устал я, мама, зевать хочется.
Он потянулся и вполне натурально зевнул.
Нина уложила Леньку, погасила свет и вышла на крыльцо, где ждал ее Волков.
Медленно темнело. Они вышли из монастырского двора, свернули налево и сели в беседке. Беседка стояла на высоком берегу, из нее были видны посиневшие луга поймы, светлая полоса реки, опустевшие пляжи и далекий, заискрившийся огоньками правый берег.
— Мне хотелось бы хоть однажды выйти в море, — сказала Нина. — Признаться, меня привлекает не само море, а то чувство, которое возникает у вас, когда возвращаетесь на землю.
— Да, это надо пережить, чтобы понять, — ответил капитан. — Описать такое словами невозможно, слов этих еще не придумали.
— Выйти в море, — задумчиво сказала Нина. — Выйти… Тут и звучание особое. Не «выехать», а выйти…
— Не задумывался над этим. У нас, конечно, есть свой профессиональный язык, мы начинаем пользоваться им с юности, привыкаем и не задумываемся над происхождением того или иного слова, как не удивляются и другие люди, почему река зовется «рекой», ночь — «ночью», а береза — «березой».
— Хотите я расскажу вам о себе? — предложила вдруг Нина.
— Расскажите, — просто ответил капитан.
Когда Нина замолчала, Волков достал сигареты, закурил.
— Странно, несправедливо устроен мир, — сказал капитан. — Люди, способные на самопожертвование, подвижничество, рискующие собой ради других, вместо щедрого вознаграждения побиваются камнями. И ведь они догадываются о предстоящей «награде». Только это не останавливает их в стремлении творить добро. Почему?
— Не знаю, — ответила Нина. — Я обыкновенная женщина, не подвижница, не мученица, обыкновенная…
— На обыкновенных людях держится мир, — возразил Волков. — Жаль только, что пока добро обладает способностью объединять лишь немногих людей. Толпою легче управлять через насилие, зло. Совершение доброго больше единоличный акт, чем коллективный. Наверно, в этом есть какой-то смысл, только не могу его уловить.
— Надо ли пытаться искать смысл в добре? — возразила Нина. — Делать добро — обязанность мыслящего существа. Вот, пожалуй, и весь смысл человеческого существования.
— Наверно, — согласился Волков. — Наверно, так и есть.
— Пойдемте, — сказала Нина. — От реки тянет холодом.
Они дошли до входа в монастырь, остановились.
— Вы можете принести добро одному человеку, — сказал Волков. — Понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю.
— Прийти ли мне завтра снова?
— Как хотите. Ленька мой слишком к вам привязался, мне боязно даже.
— Чего вы боитесь?
— Большой привязанности к вам.
— Ленькиной? — спросил Волков.
Нина не ответила.
— Я был однажды женат, — глухо покашливая, заговорил капитан. — У нас родилась дочь, она умерла во младенчестве, когда находился в рейсе. Потом случилась беда: утонул мой траулер, ночью наскочил на бродячую мину. Все погибли. Я спасся чудом и был осужден. Через два года все разъяснилось, и мне вернули свободу. Но жена вышла замуж в мое отсутствие. И дело, понял это позднее, было вовсе не в том, что меня не оказалось рядом. Она ревновала меня к морю, к моей работе, не смогла примириться с тем, что принадлежу еще кому-то. Такие дела.
— Ее можно понять, — тихо сказала Нина. — И все-таки человек имеет право на существование заповедного начала, куда никому нет хода. Какой-то уголок души, где все только мое… Существование заповедного обогащает не только владельца, но и тех, кто его окружает.