— Надо было выходить замуж за бухгалтера. Милое дело. Утром — на работу, в обед — домой. Службу окончил — с женой в кинишко. В субботу — на пикник. В праздник — по знакомым…
Конечно, я знал, что с моим дипломом судоводителя и на берегу найдется работа. Диспетчером в порту, каким-нибудь клерком в Траловой конторе, или тем же преподавателем в мореходку…
— Море меня кормит, — сказал я Галке. — И не только меня. Оно миллионы людей кормит. И я буду ходить в море, пока хожу по земле. Это ведь мое дело. Другого я пока не знаю. И если честно, то не хочу и знать. Ловить рыбу в океане достойное занятие, древнейшая профессия, которой я горжусь. Но в отношении бухгалтера ты все-таки подумай…
Вот этого, про бухгалтера, говорить не стоило. Тут уж явно перегнул я палку. Но меня обозлило Галкино молчание. Начни она спорить — нашел бы иные слова, теплые и убедительные, и сумел бы успокоить жену. А тогда… Тогда Галка отвернулась, и я увидел вдруг, как вздрагивают ее плечи.
Галка плакала редко. Каждый случай помню и сейчас: в день нашей свадьбы — до сих пор не знаю почему. Потом когда уходил в море, оставляя ее ожидавшей Светку. Сегодня я снова увидел ее слезы здесь, в «Балтике», куда свела нас троих судьба.
Вроде бы и крепкий я, кажется, парень, а женские слезы выбивают меня из меридиана. Готов тогда на все, только бы не видеть, как плачет женщина. И я чувствовал: Галка знает об этой моей слабости. Может быть, потому и плакала так редко?
Признаться, был очень взбудоражен, когда вошел в «Балтику» и сел с ними за стол. Нет, речь тут шла не о голой ревности, хотя наверняка каждому мужчине плохо, когда любимая предпочитает ему другого. Только хотелось спросить Стаса и Галку: почему не сделали этого раньше, когда я находился рядом с ними, ударили в то время, когда мне и так было нелегко?..
Я мысленно задал этот вопрос Решевскому и Галке, спросил их еще и еще и вдруг подумал: «Ты ведь сам развязал им руки тем первым из колонии письмом, которое прислал Галке… Конечно, не думал, что так все повернется, но ты ведь написал это. Сам написал…»
Все-таки я едва не начал разговор, который должен был начаться… Ведь его они ждали тоже. Решевский и Галка. Уже приготовив первую фразу, я открыл было рот… И не произнес ни слова.
Тогда и появилась мысль: ведь и Галка тоже имеет право предъявить мне счет за прошлую нашу жизнь.
…Музыка смолкла. Танцевавшие пары расходились, и только у самого оркестра кучка людей хлопала в ладоши. Но музыканты равнодушно поднялись, переговариваясь между собой, сошли вниз, и я повел Галку к нашему столику.
Мы сели и увидели идущего к нам Станислава Решевского.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Трудно вспоминать о жизни в колонии, об этом времени не любят говорить все те, кто побывал там хоть однажды.
Какими мы представлялись друг другу? И как нас видят там близкие отсюда, из свободного мира?..
Изолированные от общества, мы были подчинены жесткому режиму, нарушение которого не допускалось внутренним распорядком колонии. Если же такие нарушения совершались отдельными заключенными, то для нарушителей существовала целая система дисциплинарных наказаний — от лишения права на свидания с родными до ареста с содержанием в штрафном изоляторе. Заключенные были также осведомлены о специальном законе, предусматривающем строгую уголовную ответственность за действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений.
Колония наша считалась образцовой и — хочу подчеркнуть — по режиму общей, то есть наиболее мягкой, в нашей пенитенциарной системе. Воспитатели — начальники отрядов, а особенно Игнатий Кузьмич Загладин, — побуждали каждого из подопечных задуматься над тем, что привело его в колонию, как в условиях лишения свободы искупить осужденному вину и какое место занять в жизни по выходе на свободу. И чем больше заключенные будут знать о мире, который существует за зоной, считали работники колонии, тем скорее будет достигнуто возвращение обществу этих людей исправившимися. Потому и поощрялось всемерно чтение, даже разрешалось выписывать любые периодические издания.
Так вот в библиотеке колонии набрел я на «Историю философии» и решил познакомиться с наукой наук поближе. Для начала проштудировал «Историю философии», а потом стал читать все, что можно было раздобыть. Читал в хронологическом порядке, от Демокрита и Платона до статей с критикой экзистенциализма в журнале «Вопросы философии». Многое оставалось для меня непонятным, сказывалась недостаточная подготовленность, но кое-что запало в сознание.
Особенно привлек меня Иммануил Кант. Почему? Трудно сказать… Может быть, оттого, что довелось мне жить в городе, где Кант родился и умер, а может, он привлек меня этической идеей категорического императива, выдвинутым им принципом самоценности каждой личности. Не понравилось мне, что Кант отказывал человеческому разуму в возможности познания мира, но поражала его мысль о существовании Большой вселенной галактики вне нашей Галактики. Еще со школьной скамьи, читая популярные книги по астрономии, я запомнил теорию Канта — Лапласа, теорию происхождения Солнечной системы. И когда довелось взять в руки черные томики с философскими произведениями ректора Кенигсбергского университета, я почувствовал, будто встретился со старым знакомым.