На следующий день утром я заметил, что всегда подвижный, улыбающийся Бежаме был грустен. Медленно подошел ко мне — наши кровати стояли рядом — и попросил немного арахисового масла, чтобы сварить рисовую кашу. Когда каша на масле была готова, он отказался есть. Я потрогал его лоб — он пылал. Дал ему полтаблетки хлортетрациклина и попросил мать уложить его в постель. Через некоторое время он выпил еще полтаблетки и заснул. Я же пошел посмотреть на промывку очередной пробы из реки Бисеме. Когда вернулся через несколько часов, Бежаме еще лежал в кровати, но улыбался. Болезнь отступила. Подсел к нему на кровать и увидел рядом с ним узелок из шакальей шкуры.
— Что это? — задал я вопрос матери Бежаме.
— Фетиш (амулет) Бежаме. Он дает здоровье и силу тому человеку, которому его преподнесли.
— Что в нем? — продолжал я допытываться.
— Этого никто не знает, кроме знахаря, преподнесшего амулет.
Затем она мне рассказала, что у нее умерло много детей. Когда родился Бежаме, она обратилась к знахарю, и он преподнес мальчику этот амулет. И вот Бежаме жив.
При высокой влажности, которая царит в джунглях, фотопленки слипаются. Даже специальная «тропическая упаковка» не спасала их от этого. Чтобы можно было ими пользоваться, я просушивал фотопленки над костром. Делал это так: разматывал пленку в фотомешке и «вешал мешок, чем-то напоминавший фетиш Бежаме, около костра. Увидев однажды мешок над костром, рабочие спросили: «Что это?»— «Фетиш», — ответил я в шутку. Раздался взрыв хохота. Рабочие, смеясь, приговаривали: «Месье Базиль приготовил фетиш, чтобы скорей найти алмазы».
Во второй половине дня разразился ливень. Он пробил густую крону деревьев, навесы над кроватями и стал падать на головы обитателей лагеря. Дождь такой силы в это время года — редкость. В прошлом году таких дождей не было. Нельзя сказать, чтобы они вовсе не шли. Они шли, но преимущественно по ночам. Дневные же дожди были слабыми — вполне можно было работать. А этот ливень заставил всех рабочих, промокших до нитки, прибежать в лагерь. Одни из них стали срочно сооружать навесы над кроватями, другие же уселись у костров, не обращая внимания на ливень.
В нашей палатке сухо и уютно. Она оказалась надежной защитой от дождя. Ни одной капли не проникло внутрь. И к нам потянулись в гости мокрые и продрогшие знакомые. Вначале пришел Бежаме с матерью, потом Жу-асе и наконец Франсуа. Разговорились. И Франсуа поведал мне много интересного о некоторых обычаях народности батеке. Вот что он рассказал.
— Мой папа — шеф кантона, проживает в деревне Киселе. Недавно он нашел мне жену — 10-летнюю девочку из народности батеке. Она живет в нашем доме, ходит в школу, помогает моей матери по хозяйству и спит с ней. Когда ей исполнится 12 лет, она перейдет в мою комнату.
— Народность батеке, — продолжал свой рассказ Франсуа, — делится на две группы — батеке-банзинга и батеке-бацайя. Мой род принадлежит к первой группе, ибо он не ест змей. Люди из батеке-бацайя едят змей, что для нас кажется ужасным. Когда люди из батеке-банзинга ругают людей из батеке-бацайя, то те молчат, не смеют перечить. Случается, что человек из группы батеке-банзинга возьмет в долг деньги у батеке-бацайя. Если последний скажет: «Съешь кусок змеи, я прощу тебе долг», батеке-банзинга никогда этого не сделает. Он «разобьется», но достанет деньги и вернет долг. Когда муж выгоняет жену, то говорит иногда: «Если я тебя возьму снова, то съем змею». Это вроде клятвы: жену в дом он больше не пустит.
Раньше шефы кантонов и земель имели рабов. Родители отдавали им непослушных детей, получая взамен соль. Когда шеф кантона умирал, одного из рабов живым клали вместе с ним в могилу. Сейчас в могилу вместе с шефом бросают цыпленка. Перед смертью шеф созывал всех членов семьи и распределял между ними имущество, назначал преемника. После его смерти члены семьи свято выполняли завещание.
Начало сентября. Временами стало появляться солнце. Хотя его лучи и не доходили до нашего лагеря и его обитателей, все же стало веселее. Солнечные лучи «породили» много пчел. Во время обеда они липли на сахар, жужжали вокруг наших голов и хотя не кусали, но неприятности доставляли. Того и гляди залетит пчела в рот, и уж тогда не жди от нее пощады.
Заболел наш повар Франсуа, жалуется на боли в сердце, просит отпустить его в больницу в Мосенджо. Из-за тяжелой дороги я не рискнул внять его просьбе и, посоветовавшись с Потаповым и Нишанбаевым, предложил Франсуа полежать несколько дней в постели и попить лекарство. Франсуа так и сделал. На пятый день Франсуа заявил, что сердце его больше не беспокоит, и снова стал готовить нам вкусные обеды.
О Боге и о дьяволе
Как-то вскоре после выздоровления Франсуа удивил меня своей задиристостью. В то воскресное утро из приемников звучало церковное песнопение. А потом стал вещать проповедник. Он говорил, когда человек умирает, то его душа возносится на небо, к Богу. И тут Франсуа, обращаясь ко мне, произнес с неудовольствием:
— А вы утверждаете, месье Базиль, что Бога нет (как-то ранее я говорил с ним на эту тему). Слышите, что говорит священник: после смерти душа человека возносится на небо, к Богу.
— Но он говорит неправду.
— О нет, месье Базиль, это вы говорите неправду. Священник умный, высокообразованный человек. Он не может говорить неправду! И добавил:
— Бог есть. Это он создал человека, землю, воду, солнце, луну. Потом, немного подумав, задал такой вопрос: «А откуда по-вашему взялся человек?»
— Я полагаю, что он произошел от обезьяны.
— Но этого быть не может, — уверенно возразил Франсуа. — Никто еще не видел такого случая, чтобы горилла или шимпанзе родила таких же детей, каких рожают наши женщины. И добавил:
— Если бы было так, как вы говорите, что люди произошли от гориллы, то почему горилла не приходит в деревню? Чтоб жить вместе с нами. Я взглянул на Франсуа. На его лице сияла лукавая улыбка.
Рабочие, слушавшие наш разговор, дружно поддержали Франсуа. Так я был повержен в споре о Боге и о происхождении человека.
Не могу не рассказать о ночном происшествии, которое случилось через два дня после памятного разговора с Франсуа.
Когда мы готовились уже ко сну, то недалеко от лагеря неожиданно раздался крик пантеры. Мы не придали этому крику никакого значения и преспокойно завалились спать. А между тем пантера продолжала кричать.
И вот среди ночи мы были разбужены истошными криками Даниеля, брата Луи: «Дьявол, дьявол», — кричал он. И снова и снова повторял: «Дьявол, дьявол».
— Что бы это могло означать? — терялся я в догадках, проснувшись. Встал, оделся и подошел к Даниелю, который продолжал неистово выкрикивать: «Дьявол, дьявол». Спросил Даниеля:
— Что все это значит? И Даниель стал мне спокойно объяснять среди ночи: «По нашим представлениям, пантера является нашим другом, она охраняет нас, людей, от всяких бед. Сегодня пантера предупредила нас своим криком, что в наш лагерь может прийти дьявол и умертвить всех людей. Поскольку не все об этом знают, я предупредил жителей нашего лагеря, чтоб все они были начеку».
— Что же нам нужно делать, чтоб отогнать дьявола?
— Надо всем громко кричать, тогда он испугается и обойдет наш лагерь стороной. А если дьявол все же подойдет к нам близко, в него надо бросать раскаленные головешки. Если и они не помогут, в дьявола надо стрелять. Убитый дьявол превращается в тысяченожку.
Мне было любопытно узнать, что по этому поводу думает Луи Бунгу. Спросил: «Месье Бунгу, вы верите в существование дьявола?
— Конечно, — сказал Луи.
— И что же представляет собой дьявол?
— Это мужчина с рогами, в место ногтей у него когти, — сказал не задумываясь Луи.