— Можно ли убить дьявола? — продолжал я расспрашивать.
— Да. И тогда он превращается либо в тысяченожку, либо в хамелеона.
Взбудораженный лагерь постепенно успокоился. К моему удивлению, я не очень-то был взволнован происшедшим и быстро погрузился в сон. Утро вечера мудренее!
Поиски реки Нгеи
Идем к реке Нгеи, на которую мы в скором времени должны перебраться. Луи, я и двое рабочих пересекаем реку Бисеме и поднимаемся по левому склону ее долины к водоразделу. Находим тропу и идем по ней. Судя по карте, тропа на Нгеи должна идти на северо-восток. А эта ведет то на восток, то на юго-восток. Луи, как всегда, идет уверенно, разглядывает деревья, делает на них зарубки, примечает все интересное. Я не говорю ему о том, что тропа идет не в ту сторону, надеясь, что она свернет в нужном направлении.
— Надо идти медленно, не торопясь, чтобы лучше запомнить местность, — будто оправдываясь передо мной, произнес Луи, глядя на дерево, ствол которого как бы сросся из нескольких.
Это дерево выделяет белый сок, обладающий высокими клейкими свойствами. Луи рубанул мачете по стволу дерева. Из него потекла белая тягучая жидкость. Я взял несколько капель и сжал пальцы. Они с трудом разъединились.
— Этот сок мы смешиваем с пальмовым маслом, — сказал Бунгу, — и смесью обмазываем жерди. Потом втыкаем их около термитников, к которым прилетают птицы лакомиться термитами. Птицы садятся на жерди и прилипают к ним. Охотник собирает живых птиц, как плоды с дерева.
— А то толстое белоствольное дерево, — Луи показал на соседнее дерево, — выделяет каучук.
Я уже видел каучуковые деревья в джунглях. И даже пытался однажды набрать соку из каучукового дерева, росшего близ нашего лагеря на реке Бисеме. Провозился почти два часа и не собрал ни одной пробирки соку. «Слезы» дерева почему-то все время падали мимо банки, в которую я их пытался собрать, и каким-то образом оказывались на моей куртке. Разочарованный, я вернулся в лагерь. Мой хлопчатобумажный костюм напоминал комбинезон маляра. А ведь у меня было тайное желание собрать столько каучука, чтобы можно было сделать калоши. Я где-то читал, что серингейрос, сборщики каучука на Амазонке, делают калоши очень просто: погружают босые ноги в млечный сок, который застывает строго по «мерке». Получаются очень удобные калоши. У меня с изготовлением калош ничего не получилось. А так хотелось привезти в Москву калоши собственного изготовления.
На привале Луи заметил как бы вскользь:
— Вот раньше я работал все время один или с Виктором Тсиба. Часто голодал, денег никогда не было. Теперь, работая в советской миссии, лучше питаюсь и деньги есть.
У Луи заметно менялись взгляды на жизнь. Год назад он рьяно защищал свою «собственность», не хотел пускать нас на ручей Бикелеле, хотел работать один, мечтал разбогатеть, а сейчас, вероятно, понял, что советские геологи — помощники и друзья. Мне вспомнился другой случай. Когда мы вторично пришли на ручей Бикелеле, Луи заявил:
— У меня есть наработанная алмазоносная порода. Помойте ее, если хотите, и все алмазы заберите для миссии, для нашей страны.
После привала мы вскоре подошли к какому-то ручью. Местность мне показалась знакомой. Ну точно, мы пришли к ручью Бурному, притоку Бисеме, на котором уже побывали в прошлом году.
— Тропа не та, — разводя руками сказал Луи. — Мне тоже было ясно, что мы шли не той тропой.
У ручья спугнули стаю цесарок. Луи успел выстрелить. Одна птица камнем упала на землю. Вечером у нас будет вкусное жаркое; Луи всегда делился с нами своими охотничьими трофеями.
По пути к лагерю Луи подстрелил птицу-носорога (или калао). И вид, и образ жизни этой птицы необычны. Поэтому, когда вернулись в лагерь, я попросил Луи снять с нее шкуру, чтобы сделать чучело.
У птицы-носорога очень большой клюв, на котором имеется нарост, напоминающий рог. Ее черные с синевато-стальным отливом крылья невелики по сравнению с туловищем. Поэтому она тяжело, с напряжением летает, издавая при полете шум, сходный с шипением паровоза. Для продолжительного полета у нее не хватает сил. Если ее спугнуть с одного дерева, она быстро перелетает на соседнее и садится. Питается плодами и мелкими животными.
Птица-носорог устраивает гнездо в дупле наиболее высокого дерева. Перед насиживанием яиц, находясь в гнезде, самка с помощью самца заделывает вход в дупло. Для этого употребляется глина, помет и особое клейкое вещество, выделяемое птицами из желудка. Остается узкая щель, по которой самка может двигать клювом. Теперь ей не страшны никакие хищники. Самец доставляет пищу. Он набивает желудок плодами, семенами, подлетает к гнезду и стучит клювом о дерево. Самка высовывает клюв, и самец отрыгивает ей пищу.
Недели через три насиживания яиц появляются птенцы, самка кормит их в течение трех-четырех недель. Теперь птенцы сами в состоянии брать корм, приносимый отцом. Обессиленная самка с трудом разламывает цементную стенку и выходит на волю. Остающиеся в гнезде птенцы самостоятельно замуровывают себя. Теперь они ограждены от врагов, в частности от змей. Самец и отдохнувшая самка вместе выкармливают птенцов. Птенцы, получая усиленный рацион питания, быстро растут, набираются сил. Когда они достаточно окрепнут для самостоятельной жизни (это происходит примерно недели через три), то проламывают проход и выходят из гнезда. Теперь они сами в состоянии защитить себя от неприятеля. Отметим еще интересную деталь. Случается, во время кормления самки самец погибает. Тогда заботу о ее кормлении берут на себя другие самцы. И они еще спорят между собой за право быть кормильцем. Вот какая трогательная забота о потомстве у крылатых носорогов!
Пока Луи снимал шкуру с птицы-носорога, от него не отходил Бежаме. Он все время сидел на корточках и наблюдал за работой отца. Что привлекло его внимание? Необычный вид птицы или процедура снятия шкуры?
Чучело птицы-носорога изготовить так и не удалось. Несмотря на все старания Луи, шкура сгнила. Необычная же голова этой птицы красуется на моем письменном столе. Как-то в Москве мой знакомый коллега, глядя на голову птицы-носорога, спросил:
— Почему у нее два клюва?
— Насколько мне известно, — сказал я, — в литературе ничего об этом не говорится. Однако мне кажется, что этот нарост помогает ей ловить пищу на лету. Калао срывает плод на лету кончиком клюва, подбрасывает его вверх, ловит широко раскрытым клювом и заглатывает. Примечательно, что калао подбрасывает в воздух не только плоды, но и ящериц и насекомых.
Вторая попытка достичь Нгеи
Переговорив с пигмеями, я выяснил, что тропу на реку Нгеи знает Рафаэль Иссанга. И вот мы снова в пути: Рафаэль Иссанга, Виктор Тсиба, его брат Жером Тсиба, Луи Бунгу, его брат Даниель, Франсуа Мукаса, Сунат Нишан-баев и я. Меня удивило одеяние Мукаса. Он шел в отлично отутюженных тергалевых брюках, остроносых штиблетах и в черном спецовочном халате, накинутом на голое тело.
Часа через три медленного продвижения по зарослям масисы (на языке батеке — нзоомо) устроили короткий привал. Луи достал термос с кофе и стал всех угощать. Наши с Сунатом кружки лежали где-то на дне рюкзака, искать их не хотелось. Мы сорвали по «листу джунглей», сделали кружки и с удовольствием выпили кофе, приготовленный супругой Луи.
Снова шагаем через заросли масисы. Не один час прошел, прежде чем мы достигли небольшой реки и стали промывать шлиховую пробу. В это время Виктор Тсиба на одном из деревьев увидел дыру, около которой кружились пчелы.
— Там мед, — сказал Виктор.
Луи, взглянув на дерево, приказал его срубить. Пигмеи Рафаэль и Жером, вооружившись мачете, стали рубить дерево. Минут через 40 оно с оглушительным треском, ломая соседние деревья и разрывая лианы, рухнуло на землю. Луи сел на него верхом и стал расширять отверстие. По нему ползали пчелы, но почему-то не жалили. Они были какие-то вялые, словно мухи после зимней спячки. Наконец Луи просунул в «улей» руку и стал мачете разрезать соты на отдельные куски. Извлекал их и раздавал нам. Лакомясь душистым медом, я обратил внимание на то, что соты были раза в четыре больше наших.