— Вот это уж действительно ценно! — горячо откликнулся Пачколин. — Вы представляете, какое огромное значение имела бы находка каменного угля здесь, совсем неподалеку от прекрасной бухты?!
— Конечно! К тому же если бы уголь оказался высококалорийным и малозольным, его можно было бы использовать для судоходства, — горячо поддержал я Пачколина. — Тогда пароходам, плавающим по Охотскому морю, не нужно было бы брать с собой больших запасов угля на обратный путь и отпала бы необходимость завозить уголь с Дальнего Востока.
— Вот именно. Тем более что судоходство в будущем, и может быть очень скором, будет усиленно развиваться в этом крае. Во многом, правда, это зависит от успехов ваших исследований, — сказал Пачколин.
— Александр Михайлович, мне кажется, следует срочно сообщить в центр и попросить прислать геологическую экспедицию со специалистами-угольщиками.
— Это очень длинная история, — возразил Пачколин. — Пока будет рассмотрено донесение, принято решение, выделены средства в Ленинграде, может пройти и два, и три года. Тем более что Колыма далеко и еще не вполне ясны ее перспективы. А сделать это нужно как можно быстрее, местными силами. Вот вы не могли бы выделить такую партию из состава экспедиции, не откладывая до следующего лета? Это было бы замечательно!
Предложение Пачколина меня застало врасплох.
— Пожалуй, никто из наших геологов, да и я сам, не имеет опыта поисков угольных месторождений, — попытался я объяснить Александру Михайловичу. — К тому же наша экспедиция организована на средства Союз-золота, и ее цель — поиски золота. Переключить часть средств на поиски угля мы не можем без разрешения. Да и геологи разъехались далеко, до зимы не смогут вернуться.
— Ну, средствами, дополнительным снаряжением и продовольствием для такого неотложного дела я, пожалуй, могу помочь вам и без запроса Москвы и Ленинграда, — продолжал Пачколин. — Ведь если найдете здесь каменный уголь, это будет иметь не менее важное государственное значение, чем открытие других полезных ископаемых. Может быть, вы сами организуете поиск до отъезда на Колыму? Подумайте! — заключил он, видя мою некоторую растерянность.
Я обещал все продумать. Предложение Пачколина меня тоже заинтересовало. Действительно, если сейчас не заняться поиском, то это важное дело будет отодвинуто на неизвестный срок, рассуждал я. Партии, вероятно, уже заканчивают полевые работы и скоро соберутся на Оротуканской базе. Нам теперь все равно нужно ждать зимнего пути: до заморозков и ледостава проехать и сплыть мы не успеем. Договоры на зимнюю перевозку заключены, подготовка грузов налажена. С завершением этой работы Горанский вполне справится самостоятельно, двух-трех рабочих можно свободно взять с собой и недели на две съездить в этот район.
Когда я поделился своими планами с Марией Яковлевной, она меня поддержала.
— Только я тоже хотела бы отправиться с тобой, — сказала она. — Буду фотографировать, записывать, упаковывать образцы. Мне нужна практика коллектора и фотографа. Ну и кашеварить, конечно, буду, — заключила она с улыбкой.
Утром о своем решении я сообщил Пачколину и Го-ранскому. Предложил принять участие в походе Дзе-вановскому, а также предупредил двух рабочих, чтобы они готовились к поездке. Затем мы с Горанским определили, что из вещей и продуктов необходимо взять с собой, подобрали лошадей, седла, сбрую.
Вечером, когда все сборы были закончены, к нам снова зашел Александр Михайлович. Расспросил, тщательно ли мы собрались в дорогу, не нужно ли чего. Обращаясь к Марии Яковлевне, шутливо сказал:
— Вам персонально даю в дорогу двухместную палатку, брезенты и несколько банок абрикосового компота. Ведь женщины не могут без сладостей.
Затем, повернувшись ко мне, Александр Михайлович спросил:
— Когда вас ждать обратно?
— Три-четыре дня туда и столько же обратно, — уверенно ответил я, учитывая сообщение Дзевановского о том, что от места находки сланцев с отпечатками окаменелых растений до бухты Нагаева они шли три дня. — А там — как повезет. Ведь мы должны еще исследовать долину реки Хасын, ее притоки. Поискать среди гальки и валунов эти самые сланцы и обломки каменного угля, а найдя, определить, где они размываются, откуда переносятся рекой. Придется полазить и по склонам гор. Может быть, посчастливится найти выходы пластов угля. В таком случае нам потребуется время на замеры его пластов, разных слоев осадочных пород, описание обнаженной толщи, зарисовки, сбор образцов… Необходимо сделать глазомерную съемку местности. Ведь карты у нас нет никакой.
Пачколин утвердительно кивнул.
— Думаю, что в случае удачи, — продолжал я, — нам потребуется около двух недель. Это минимально. Возможно, задержимся и на больший срок. На три, в крайнем случае четыре недели. Каменный уголь надо найти во что бы то ни стало. Вы сами заразили меня этой идеей.
— И все же постарайтесь вернуться пораньше, — мягко улыбнувшись, сказал Александр Михайлович. — Наступает осень, может неожиданно разладиться погода. Это ведь Север со всеми его причудами… Мы будем беспокоиться…
— Все будет хорошо, — заверил я Александра Михайловича.
— Эх, завидую я вам! — искренне воскликнул Пачколин. — Если бы можно было оставить все мои дела и заботы и поехать с вами. Не задумываясь поехал бы кем угодно, даже рабочим, настолько интересным и перспективным мне представляется ваше дело, ваша профессия геологов. Ведь именно ваши открытия могут стать стимулом в освоении этого, я уверен, богатейшего края.
Путь на Хасын
19 сентября 1930 года после полудня мы тронулись в путь на Хасын, рассчитывая пройти до ночевки 15–17 километров,
Перед отправкой, когда закончились последние приготовления и начали седлать и вьючить лошадей, вокруг нас собрались рабочие. Те из них, кто уже имел опыт походов с вьючными лошадьми, старались дать нам разные советы.
— Подтягивай сильнее, сильнее, — говорил Андрей Ковтунов молодому рабочему Николаю Рябову. — Упрись ногой в бок и тяни. Видишь, она надула живот. Всегда, бестии, надуваются, как только начнешь затягивать, — приговаривал он, сильно ударяя коня по животу. — А только отойдешь немного, подпруга, вьючная веревка провиснут и начнет седло под вьюком ерзать: разом собьет холку и сотрет спину коню.
— Вы, Валентин Александрович, первый день далеко не уходите. Коням нужно пообвыкнуть идти в связке цепочкой, да и вам следует всем притерпеться. Сразу с непривычки трудно долго в седле, да и пешими, — напомнил и мне Андрей.
Я все это знал уже по алданскому опыту, но согласно кивал в ответ.
За начальника в бухте оставался Горанский. Он заметно тревожился и много раз переспрашивал меня об одном и том же. Я всячески его успокаивал.
— Леонид Александрович, что вы волнуетесь? Мы уезжаем всего на две-три недели. Вернемся, когда зимние перевозки еще не начнутся. Вы пока готовьте грузы. Командуйте. Все будет в порядке.
Наконец мы тронулись в путь. Нас пятеро. У нас семь лошадей — две вьючные и пять верховых. К седлам последних тоже были приторочены небольшие вьючки, а в седельные сумки насыпан овес.
Едем по следам, оставленным не так давно прошедшими здесь геологическими партиями. Наш путь из бухты лежит через сопку в долину реки Магаданки, затем в долину Дукчи.
Выглядели мы все необычно. На нас были кожаные или брезентовые куртки, телогрейки. На головах — рыбацкие широкополые шляпы — зюйдвестки. На ногах — длинные, тоже рыбацкие резиновые сапоги, подвязанные к поясу ремешками. В то время здесь на Севере такие сапоги были просто незаменимы, достать их можно было с трудом, и если это удавалось, то они были предметом особой гордости.
День был ясный, но по-осеннему прохладный. Никакого гнуса. Воздух прозрачный. Дышалось легко. Впереди — четкие открытые дали с синеющими горами. Тронутая желтизной листва ив и тополей у реки, светло-зеленая хвоя лиственниц по склонам, а выше, ближе к гребням, — темная зелень кедрового стланика. Вокруг живописные полянки еще свежей изумрудной травы на фоне побуревшей долины. Легкое журчание речной воды в огромных валунах. Размеренно дробное постукивание подков…