Тут мы занялись чем-то спешным, и развить эту тему нам не удалось. Позднее, вспоминая эти слова Билибина, я увидел в них здравый смысл. Действительно, человек, хорошо играющий в шахматы, должен обладать такими качествами, как внимание, сосредоточенность, находчивость, терпеливость и самодисциплина. Все эти качества вместе с целеустремленностью, упорством и выносливостью необходимы геологам, ведущим исследования в отдаленных, неизведанных районах, где могут подстерегать всякие неожиданности и многочисленные трудности, когда многое нужно уметь решать и делать самому.
Сопоставив такие качества с характером самого Юрия Билибина, я утвердился в этом мнении. Еще в студенческие годы меня восхищали самодисциплина, целеустремленность, упорство и сила воли Билибина. У него все было рассчитано до мелочей, и жил он строго по расписанию. В Ленинграде было тогда голодное время. Мы, студенты, довольствовались скудным пайком. Юрий периодически получал от родителей из Смоленска продовольственные посылки и распределял полученное на небольшие ежедневные добавки. Так, селедку он делил на мелкие кусочки и съедал в день не больше одной маленькой порции, добавляя к ней десять размоченных горошин. Все остальное делилось так же, чтобы растянуть на возможно больший срок. И, несмотря на постоянное ощущение голода, Юрий не нарушил установленного порядка, не наедался хотя бы раз досыта. И все это при напряженных занятиях в институте. Следовательно, хорошая, уверенная игра в шахматы, умение строить разные комбинации в противоборстве с противником частично раскрывают характер и способности человека. Это и служило известным критерием для Билибина при оценке в партнере геолога.
И вот теперь Новиков, принятый отчасти и по такому критерию, стал первым начальником геологопоисковой партии Второй Колымской экспедиции. Мы поручили ему выяснить дату выхода первого парохода в Охотское море и возможность закупить для экспедиции основное продовольствие: муку, крупы, сахар, масло, соль, консервы, чай, табак, папиросы и прочее. Сергей Владимирович оперативно занялся этим и п, о мере выяснения быстро сообщал нам результаты.
В Ленинграде удалось уже сделать многое — заказы на большую часть снаряжения были размещены и начали выполняться. Пришло время направить во Владивосток представителя от экспедиции для закупки основного продовольствия, подготовки его к отправлению пароходом, а также для приема грузов, приходящих от нас из Ленинграда. Кроме того, он должен был оформить рабочих, которые приедут с Алдана и Зеи. Самым подходящим для выполнения этих обязанностей был Бертин. И вскоре мы отправили Эрнеста Петровича, снабдив соответствующими документами и деньгами.
Ему же поручили договориться с Совторгфлотом о. перевозке личного состава, грузов и лошадей, принадлежащих экспедиции, на первом пароходе, идущем в Охотское море, и выгрузить не в Оле, а в бухте Нагаева. Я тогда уже твердо решил обосноваться в этой замечательной бухте и оттуда направлять геологические партии, а затем и весь состав, с имуществом экспедиции, минуя поселок Олу. В 1928 году я не раз бывал в бухте Нагаева, изучил ее не только по лоции и картам, добытым во Владивостоке, но и исходил ее ручьи, склоны и вершины. Из Нагаева мы возвращались осенью 1929 года пароходом во Владивосток. Чтобы теперь отправиться непосредственно из бухты на Колыму, нам предстояло изыскать новый отрезок пути к верховьям реки Олы, а оттуда выйти на существующую тропу.
Но это меня не пугало. Была надежда, что якут Макар Захарович Медов, проводник в Первой экспедиции, поможет нам отыскать этот путь.
Почти одновременно с Бертиным мы отправили четырех рабочих в Омскую и Томскую области для закупки шестидесяти лошадей и фуража для них на дорогу. Купленных лошадей рабочие должны были сопровождать по железной дороге до Владивостока. Уполномоченным и старшим в их группе назначили грамотного рабочего коммуниста Мельникова. До этого он работал на одном из заводов Ленинграда. Ему захотелось своими глазами посмотреть места, о которых с увлечением рассказывал Игнатьев, его давний знакомый. По рекомендации Евгения Ивановича мы и приняли Мельникова. Выглядел он солидно, был неразговорчив и мрачноват. В гражданскую войну Мельников служил в кавалерии, следовательно, в лошадях разбирался и имел опыт по уходу за ними. Снабдили его документами, деньгами на первый случай и договорились с бухгалтерией Инцветмета о переводах за купленных лошадей по телеграфу. Остальных трех рабочих Мельников подобрал и представил нам сам.
Вскоре уехал на Украину и Евгений Иванович Игнатьев. Ему мы поручили закупить там сушеные овощи и фрукты. Испытав с товарищами по Алданской и Первой Колымской экспедициям за долгие зимние месяцы потребность в овощах и зная их противоцинготные свойства, я дал задание Игнатьеву, если он не найдет в продаже сухие овощи, договориться, чтобы насушили моркови, свеклы, картошки, луку, капусты свежей и соленой. Из сухофруктов поручил закупить яблоки, груши, урюк, чернослив, вишню, по возможности изюм, а также готовые смеси для компотов. В Ленинграде ни сухих овощей, ни фруктов достать, тем более в количестве, рассчитанном на два года для нескольких десятков человек, было делом совершенно невозможным. И надо отдать справедливость Евгению Ивановичу — он выполнил все блестяще и в сравнительно короткий срок отправил большие партии сухих овощей и фруктов во Владивосток.
Мы же в Ленинграде успешно закупили несколько ящиков плиточного шоколада (очень удобного и полезного в длительных походах), какао и сгущенного молока. Рацион обещал быть разнообразным, и цинга уже не так нас страшила.
Если снаряжение осуществлялось достаточно успешно, то отсутствие геологов по-прежнему меня всерьез беспокоило. Геологи Сибирской секции Горного кружка, мои сверстники, — все, кроме Вознесенского, уже устроились на летние поездки в другие районы. Дмитрий Владимирович Вознесенский, Дима, или Димка, как мы его звали, согласился принять участие в нашей экспедиции условно, если успеет закончить и сдать к отъезду отчет о прежней работе, то есть пока он был потенциальным начальником геологопоисковой партии.
В Ленинграде удалось оформить только одного геолога — Даниилу Аркадьевича Каузова. Он закончил Политехнический институт по узкой специальности — петрографа. Привел его к нам и рекомендовал Дмитрий Казанли. Я, патриот Ленинградского горного института, готовившего тогда геологов широкого профиля, к рекомендации Мити отнесся несколько настороженно. Не только потому, что сам Казанли не был геологом и в геологии в ту пору слабо разбирался. Он и в людях очень плохо разбирался. Рекомендованные им кандидатуры в Первую экспедицию оказались малопригодными. Сам Митя, порядочный, честный и бесхитростный человек, отличался крайней доверчивостью и простодушием. Общительный по натуре, он любил людей, быстро и охотно сходился с ними. Его восхищали те, кто умел приспосабливаться к любой жизненной ситуации, легко переносить превратности судьбы. Вероятно, это определялось тем, что сам Митя был непрактичен и мало приспособлен к самостоятельной жизни, особенно в суровых походных условиях Севера. Ему нравились также и физически сильные люди, с веселым, легким нравом, порой граничащим с беспечностью, или люди с ярко выраженными способностями и обладающие в каких-то областях глубокими знаниями, тем более если этих знаний не хватало самому Казанли. Каузов привлек внимание Мити именно первой группой качеств. Другие особенности характера и деловые способности Каузова ему, как оказалось, не были известны.
И вот передо мной предстал среднего роста, коренастый, довольно упитанный (внешне он напоминал борца-тяжеловеса) Даниил Каузов. Он поздоровался кивком крупной, под стать фигуре, головы с коротко подстриженными светло-русыми волосами, с уже заметными залысинами у висков, и встал несколько в стороне, слегка расставив ноги. Так, застыв с наигранно безучастным видом, он молча ждал, когда Казанли закончит его представлять. Тщательно выбритое лицо с гладкой разовой кожей и разлившимся румянцем на пухлых щеках, казалось, выражало благодушное спокойствие. Лишь во взгляде голубых глаз временами проскальзывало тревожное напряжение, выдавая некоторое беспокойство. Яркие, словно накрашенные, губы порой чуть заметно кривились в лукаво-иронической улыбке.