Выбрать главу

– В нашем самобытно-диковинном мире возможно всё, – подтянулся на стуле Рифмач, принимая нормальную позу. – Если не веришь, у Спинозы спроси.

§ … / Россия без мыслителей, / погост что без крестов, / от разных басилевсов до всяческих шутов, / и этики блюстителей, /и грозных просветителей, / сторонников кнутов. / … старик Спиноза – охранник продуктового магазина – Бенедикт Петрович Мозговой, был для Городихина авторитетом необсуждаемым: как двадцать восемь лет назад (под самый Новый год(!) девяносто второго года) объявил тот всей шаромыжной округе: «всё, больше не пью!», так и пребывал в завязке до сих пор. Прозвали же его Спинозой по случаю тезоименитства с древним философом, плюс неординарность фамилии, плюс тридцати томное издание Большой Советской Энциклопедии, которую охранник читал запоем (клин вышибся клином, по словам Рифмача) с тех самых пор, как завязал он с выпивкой. Заветные тома бережно хранил охранник в своей небольшой квартирке деревянного барака самого, что ни есть, захолустного района местного городка. Где только можно: на подоконнике, облупившихся от ветхости полках, двух табуретах и старом без ящиков комоде. Другой подходящей для книг мебели в квартире не было. Не было даже кровати или какого дивана. А потому хозяину, если он не пребывал на дежурстве, коротать время за прочтением очередного энциклопедического тома приходилось исключительно на раскладушке6. (Городихин же – дело другое – проживал в служебной квартире, выделенной жилуправлением в здании каменном и трёхэтажном. Состоянием, правда, «почти что развалюха», зато жилая площадь – двухкомнатная, поскольку сантехник на то время был человеком женатым и при детях (а вот о жилье Рифмача многого и не скажешь. Снимал он угол у одной бабки, а у той бабки память не то, что куриная, а и вовсе «беспамятная» какая-то, так что арендную плату бабка «получала» регулярно, хотя Рифмач заплатил ей лишь единожды – при заселении)).

– А что? – превозмогая похмельное состояние, засобирался Городихин. – И не только спрошу, но и доказательств потребую!

– Ну-ну! –улыбнулся Рифмач, поднимаясь со стула тоже. – И грозен во хмелю был батька, но протрезвел, и пылом он потух, а протрезвила его Катька, когда в супруга кинула утюг.

– Остри-остри, да …, – запирая дверь Городихин замялся, подбирая на манер Рифмача, какую-нибудь хлёсткую созвучность слов, да ничего путного так и не придумал. – Короче, имя Катерины попрошу не трогать, она баба хоть и сволочная, но женою мне была двенадцать лет законной!

На что Рифмач лишь махнул рукой, мол, если человек образность поэтическую сразу же на себя примеряет, то поэту говорить с ним смысла нет никакого.

§ … / «Гении искусства уж давным-давно, увы, почили, / Новых не надо, уж больно длинна дорога к славе, / Помнится, один том «Дон Кихота» аж пятнадцать лет строчили! / Всё дарование ныне – оно в арт-новом творящем составе: / Абстракционизм, кубизм, чучело козы, что запихали в автошину, / Кучка изрезанных презервативов и морда коровы в дерьмовой оправе, / И унитаз, что насажен на двухметровую ржавую пружину – / Нет гению места в безумно-модерном-дерьмовом анклаве, / Где сиська – Олимп, п…а7 же – есть нимб!» (Лузга М.И.) … старик Спиноза, к счастью, оказался дома. Даже стучать не пришлось, дощатая, ещё советских времён дверь с таким же единственным древним замком, была приоткрыта. На вошедших в квартиру просителей Бенедикт Петрович внимания не обратил ни малейшего. Ни сразу, ни потом. Городихин даже набрался смелости и достаточно громко кашлянул.

Ноль внимания. Хозяин, как всегда, лёжа на раскладушке, уткнулся напрочь в очередной энциклопедический том.

Зови-не зови их, а ангелы где? Молись-не молись, а всё безответно, и пусть в небеса душу тянут заветно, но нету тропинки в пустотной среде! не то чтобы уж совсем ни в склад и ни в лад подал голос Рифмач намёк в его словах был, и даже не один: к тебе, падла, люди пришли, а у тебя к ним ноль внимания; люди к тебе пришли не просто так, а по зову своих, пусть сословием и невысоких, но всё же душ; пришли во стремлении к созидательному процессу, можно сказать, процессу эпохальному, и для большой ясности добавил исключительно прозой. Мы, между прочим, в своих жизнях нетленные следы жаждем оставить … это к сведению некоего чванливого мудрилы!

Опус Рифмач заставил хозяина квартиры обратить на гостей самое пристальное внимание. Внимание, правда, весьма своеобразное. Полистав находивший в руках бордового цвета том и найдя соответствующую на своё разумение статью, Спиноза назидательно изрёк (сильно запинаясь, правда, читая непривычные научные термины): «Следы жизни, проявления жизнедеятельности вымерших организмов. Одни палеонтологи относят к Следы жизни только следы в узком смысле слова, оставленные животными при передвижении по земле или по дну водоёма, а также различные ходы и норы в рыхлом осадке, в скальном грунте и раковинах моллюсков. Другие распространяют понятие Следы жизни и на различные свидетельства физиологических функций организмов: размножения (яйца птиц, икра рыб), питания (остатки пищи в желудке, желудочные камни, экскременты) и т. д., а также на следы повреждений и болезней, постройки и т. п. Следы жизни встречаются в отложениях всех геологических систем начиная с докембрия. По Следы жизни можно узнать о существовании в геологическом прошлом организмов, от которых ничего, кроме Следы жизни, не сохранилось; Следы жизни дают также представление об образе жизни вымерших животных. Раздел биологии, изучающий Следы жизни в узком смысле слова, называется ихнологией (или палеоихнологией); комплексы Следы жизни, находимые в отложениях, называемых ихноценозам и (или палеоихноценозами)».

вернуться

6

Чтение – вещь, конечно, богоугодная, да вот только … как бы правильно выразиться? … в общем, по словам Рифмача: «Пил водку – и жизнелюб душой, и прост умом, хотя с утра уже хмельной, а главное: не перечесть, оттенки жизни все, воистину, которые любились, а бросил пить – и стала жизнь ему ярмом, на очень многое душа и ум его от знаний мудрых оскорбились.

вернуться

7

Кстати, напрямую вписать в стихотворение это пятибуквенное нецензурное слово даже рука дворника не смогла, ну, никак; рука человека знающего, между прочим, матерную лексику в неоспоримом совершенстве – не далее, как вчера, с одним боцманом Лузга тягался, и заткнул излишне возомнившего из себя корабельного похабника так же легко, как побеждает первоклассник, по части знания таблицы умножения, опрометчиво дерзнувшего дошколёнка.