Потом трогал старые обои и удивлялся - почему после Саппоро родное жилище кажется таким тесным? Не выдержал и распахнул балконную дверь.
Так вышло, что балкон был в стороне Башни. Она была всё такой же тонкой, серебристой и близкой, какой казалась из Саппоро. Наш дом стоял посередине квартала, многоэтажки загораживали горизонт и казалось, что Объект-104 торчит прямо за седьмым домом.
- Надо же,- Алина протянула руку, словно хотела её коснуться,- Она здесь у вас точь-в-точь такая же, как в столице. Даже толще не становится.
- Всего лишь оптические эффекты,- отозвался Москаль-Ямамото,- Её даже с той стороны пролива, из Аомори видно. Туда теперь туристы приезжают. Можно яблок поесть и заодно на башню полюбоваться.
- Это так странно...
- Странность - это хорошо,- сказал я,- Раз мы чего-то не понимаем - значит, наука знает, в какую сторону надо работать, что исследовать, какие гипотезы выдвигать. На что деньги просить, кстати, тоже теперь знает. Можно сказать, мы наступили природе на хвост. А значит, мы скоро поймём, почему башня так работет - и заодно сотню других вещей.
Тогда я не знал, что пройдёт несколько лет - и Объект-104 можно будет увидеть из Токио и Владивостока. Но понимания от этого не прибавилось.
Но мне только испонилось пятнадцать, я был не просто глуп, но ещё и наивен. И поэтому пообещал:
- Завтра я покажу тебе нашу учебную лабораторую.
Алина захлопала в ладоши.
- Менкой!
И даже Москаль-Ямамото посмотрел с одобрением.
Когда я доставал из духовки манник, вернулись родители. Не помню, что их больше обрадовало - пирог или Воробьёва. Но они точно мной гордились. Единственный сын вернулся из Саппоро не с пустыми руками.
Пирог получился как надо - с нежной мякотью из манки и сладкой хрустящей корочкой. За чаем Алина осмелела и спросила отца, правда ли, что его зовут Уран.
- Совершенно верно,- отец заученным движением показал пропуск,- Имя редкое, признаю. Но не удивительное. Я, можно сказать, в одном ряду с Радием Фишем и Гелием Дугиным.
Воробьёва легла спать в моей комнате, а мы с Москалём-Ямомото расположились на кухне. Хоть и не японская, квартира с появлением девушки стала очень тесной. Сначала хотели поставить раскладушку. Но потом вспомнили, что мы в северной, но Японии и поступили просто - выдворили в коридор все стулья и легли на полу. Как привыкли в общежитии.
Москаль-Ямамото начал рассказывать про очередную хитрую махинацию, а я, как сейчас помню, задумался - а куда он дел тележку-кравчучку с сумкой, где спрятан два бидона дефицитных реактивов?
По идее, должен был оставить в прихожей. Но я не помнил, чтобы он там что-то оставлял. И родители ничего не заметили, - или не обратили внимания? Вот будет умора, если он их забыл в поезде... Хотя нет, какая тут умора - мы же в режимной зоне. Когда проводник будет идти по общему вагону, он заметит забытую сумку. Сначала захочет заглянуть. Но тут же вспомнит, что мы в зоне особого контроля и будет действовать по инструкции - известит начальника позда и останется дежурить у вагона, пока не прибудет вокзальная охрана. Поезд отгонят в депо и объявят по громкой, что рейс отменён, а билеты действительны для следующего. В депо тем временем доберутся кинолог с собакой, сапёр, ещё какое-то люди и кто-то из краболовов. Когда сумку, наконец, вскроют, тут же возникнет куча вопросов, кто вёз тележку, его особые приметы, на какой станции он сошёл...
На этом месте я не выдержал.
Монолог Антона уже сменился звонким храпом, но я всё равно опасался его разбудить. Очень медленно, словно кот, который решил сбежать из питомника, я поднялся с пола, перешагнул товарища и пробрался в коридор. Тьма возле выхода была кромешная. Я минут пять щупал воздух, пока пальцы, наконец, не нашли пластмассовую ручку той самой тележки.
Я решил, что первым делом с утра скажу Москалю-Ямомота забрать тележку себе домой. Сам украл - пусть сам и выкручивается.
Уже повернулся, чтобы вернуться назад - но тут в санузле спустили воду, дверь отворилась и мимо меня прошла Воробьёва, одетая лишь в майку и трусики. На меня дохнуло слабым ароматом цветущих мандаринов.
Видимо, ей приспичило, когда она уже засыпала. Я успел разглядеть её длинные, сильные, великолепно белые ноги и предположить, что спит она без лифчика и майка одета на голое тело.
Даже открытый купальник - это всё-таки публичная одежда. Самая интимная - это то, как мы одеты, когда отходим ко сну. Поэтому полуодетые сонные девушки так соблазнительны.
Вернулся на кухню, лёг на пол и перед сном успел решить, что после Башни мы неприменно поедем назад, на побережье. Посетим пляж Исикари, позагораем. Я увижу её в купальнике и смогу сравнить. Надо успеть поймать ещё один из семнадцати дней в году, когда на Хоккайдо царит ровная солнечная погода. А наука подождёт.