а Ландау даже публикации в открытых источниках были написаны так, что понять ничего невозможно. - Не совсем так. Понять результат было можно. И даже проверить его правильность. Но совершенно неясно, как этот результат был получен. А это - самое главное. Приходилось выбираться на их семинары и очень внимательно слушать. - А вы не задумывались, что этот тест - такая же хитрость, как их научные работы. Собрать достаточно много хитрых задач, а секрет оставить себе. Такое мошенничество очень сложно разоблачить. Ведь разоблачитель обычно не разбирается в физике. Флигенберд поморщился, но Эшенди этого не замутил. А вот мне это выражение было отлично знакомо. Профессор так выглядел, когда уже понял, что перед ним идиот, но ещё не решил, как от него отделаться. - Нет, тут нет никакого секрета. Задачи решить непросто, это верно. А потом, когда продвигаешься дальше, то узнаёшь самое страшное - это были простые задачи. - А как вы думаете, если учить по-другому - не станут ли эти задачи по-настоящему простыми. Профессор морщился всё сильнее. Наконец, он просто кивнул кивнул в мою сторону. - Я сдавал давно. Может быть, поэтому теорминимум кажется мне таким сложным. Тут, за столом, есть представители молодого поколения. Лучше спросить у них. Я отлично помнил, что Москаль-Ямамото теорминимум не сдавал. Так что отвечать мне. Ну ладно. - Теорминимум был для меня не очень сложен, - произнёс я, - Я начал готовиться к нему в лицее и прошёл с первой попытки. После шести лет подготовки - это не так сложно, как кажется. - А если бы подготовка занимала два года? - Если вы сможете подготовить за два года - известите, мы соберём комиссию. - Разве для этого не нужно быть студентом? - Для сдачи теорминимума не нужно иметь при себе паспорт. Пришёл, за неделю сдал, получил справку. - Если всё так просто - почему так мало людей сдаёт? - Возможно, потому, что это не даёт прибавки к зарплате, - ответил я, - А возможно, экзамен на теорминимум - действительно сложный. - Я полагаю, что если бы подготовка к экзамену на теорминимум занимала два года, то за сэкономленное время можно бы было научить студента чему-нибудь ещё. Возможно, какой-то совсем другой науке. Создать учёного-универсала. - Это будет непросто. - Почему? - Непросто создавать то, чего никогда не видел. - Но ведь вы бы согласились сотрудничать с таким учёным-универсалом. - А вы бы согласились сотрудничать с доктор Франкенштейном? - Да, разумеется. - А я - нет. Ни с доктором Франкенштейном, ни с учёным-универсалом я бы не работал. - Можно ли узнать, почему? - Потому что и доктор Франкенштейн, и учёный универсал - выдуманные персонажи. - А как же академик Сахаров? Крупный физик, и не менее крупный борец за мир. - Многим из нас приходится заниматься административной работой. Писать рекомендации, заведовать лабораторией, возглавлять кафедры и научно-исследовательские институты. Наука стала стоить дорого, за приборами нужно присматривать. Видимо, - Но так издержки прогресса и выглядят. Борьба за мир - один из видов такой административной работы. - А как насчёт физика и биолога Гамова? Одного из немногих академиков, который был из Академии исключён... хоть и говорят, что академика в России можно расстрелять, но нельзя исключить. - Гамов - это большая трагедия. Человек растратил себя и ничего не закончил. С его зарядом он мог бы сделать в десять раз больше. - Но он сделал достаточно, чтобы стать академиком. - Академиков много. Я, например, только здесь академик. По представлению Томидзавы прошёл. До сих пор удивляюсь, как получилось. - Но вы же не будете отрицать, что технологии развиваются. Появляются новые компьютеры, машины, самолёты. Есть новые находки и в образовании. Трагически погибший физик Шохин - мы как раз обсуждали его судьбу - успел написать свои главные работы до тридцати лет. Как вы полагаете, насколько изменится мир, если у нас будут десятки таких Шохиных. Потому что пока, насколько мне известно, процент людей, которые сдали теорминимум Ландау и сидят за этим столом намного выше, чем на средней аспирантуре. Это непорядок. Более того, я уверен, что многие из здесь собравшихся даже не знаю. - Если это намёк на меня, - произнесла Накано на нарочито правильном английском, - То я знаю, кто такой Ландау. - Вы тоже физик. - Нет. Я читала про него мангу. - Вот это да! Это была его биография? - Отчасти. Это была яойная манга про отношения Ландау и Лифшица. Москаль-Ямамото захихикал. Воробьёва зыркнула на него с ненавистью. - Так всё же, что вы полагаете, профессор? - Эшенди отчаянно старался сохранить серьёзное выражение лица. - Я полагаю это глупостью, - произнёс Флигенберд, - и, я думаю, присутствующий здесь совсем другой, не теоретический Шохин объяснит, в чём дело. Морщины разгладились. Он выпрямился и допил чай. Значит, решение принято. - Я не объясню, профессор, - произнёс я. - Вы, как всегда, меня переоцениваете. - Вашу скромность я никогда не переоценивал, - ответил профессор. - Смотрите, всё очень просто. Когда-то давным давно я был молодым и глупым аспирантом. Считал марксизм вершиной философии, состоял в комсомоле и всерьёз верил, что в квантовой механике нет парадоксов, потому что так в Ландаушице написано. Дело было как раз в Свердловске и про Башню Хоккайдо мы знали только из «Техники-молодёжи». И мой научный руководитель говорит - у нас же ЭВМ появилась, возьми диссертацию Шохина и посмотри, что там полезного. Диссертация, как сейчас помню, - это была полу-общая тетрадочка, написанная от руки. Почему-то зелёными чернилами. И я сел разбираться. Работа - невероятная. Есть идея, которые тянут на Нобелевку. Есть идея, которая, когда развили, принесли Нобелевку. Есть идеи вообще тупиковые и бредовые, которые уже полностью опровергнуты. Считалось, конечно, по старинке, даже не на арифмометре. Я, что мог, выцепил, прогнал по феймановым диаграммам. Математику через интенгралы Лебега переписал. Составил модель и прогнал через ЭВМ. Получил результат. Ничего такой, сходимость лучше, удачные уточнения. В Москве приняли, напечатали. Кто-то ссылается до сих пор. Хорошая статья получилась, с новыми методами. И что? Я, по вашему, знал физику лучше Шохина? Глупость это, глупость! Нет царского пути в геометрию. Эшенди попытался отпить и закашлялся. В чашке была уже одна заварка. Налил себе ещё, стал пить. Флигенберд глядел с медвежьим презрением. Я посмотрел на айну. Кажется, он улыбался. Но улыбался осторожно, под бородой. - А что вы думаете об обучении камикадзе? - Эшенди сохранял спокойное лицо. - Я не силён в авиации. Летал всегда пассажиром. - Я о людях, которых называют камикадзе. Сотрудниках института, которые продолжат обслуживание Башни Хоккайдо, несмотря на аварию. - Вы полагаете, Башню надо было оставить без обслуживания? Пусть пульсирует? Я невольно осмотрел окна. Ага, вот он, Штырь. Виднеется за самым последнем, третьем окном. Солнце прошло зенит, зашло с другой стороны, и Штырь стал похож на ту самую чёрную нитку, которая не даёт небу убежать от земли. - Я слышал, что в камикадзе берут только желтокрылых - тех, кто был в момент аварии в поражённом радиусе и смог выжить. Или, если точнее, когда вокруг Башни Хоккайдо расцвела четырёхмерная эвереттова роза, они смогли опознать ту вселенную, откуда произошли. И когда они добежали до границ зоны, то увидели знакомое место. - От кого вы это слышали? - От некоторых экспертов. - А что ещё сказали некоторые эксперты? - Что способность выбирать нужную вселенную...или, точнее, нужный лепесток эвереттовой розы является врождённой. И, практически не поддаётся тренировке. Конечно, стопроентной уверенности тут нет и быть не может. Подобные эксперименты, с риском для жизни испытуемых, в наше время невозможны. - Вы ошибаетесь, - вдруг сказал Москаль-Ямамото. - Если не секрет, в чём? - Эксперимент с риском для жизни испытуемых в наше время возможен. Тружнрсти, скажем так, будут с публикацией его результатов. - И что, подобные эксперименты были? - Тащемта, данными на этот счёт не располагаю, - отозвался Москаль-Ямамото и снова сделал вид, что дремлет. - Джентльмены, - вдруг вступила Алина, - простите, что вмешиваюсь, Но можно объяснить неслужившим... то есть недоучившимся. Что такое эта эвереттова роза, про которую вы все говорите. И, если брать выше, кто вообще такие эти эвереты? - С вашего позволения, объясню я, - произнёс Эшенди, - Возможно, это будет неправильно, но хотя бы доходчиво. Квадратная и гладковыбритая челюсть Флигенберда не дрогнула. Профессор не возражал. - Проблем в квантовой физике много, - начал британец, - И одна из них - проблема локализации частиц. Из формул следует, что каждая элементарная частица в каждый момент времени может находиться сразу в нескольких местах. Но при этом каждый раз место оказывается строго определённым. Но почему? Более того, из элементарных частиц состоят атомы, молекулы, кристаллы, органические молекулы, столы, стулья и мы сами... И мы тоже остаёмся на местах. Не расщепляемся, не телепортируемся, не скользим по времени. Хотя, теоретически могли бы... - Тут важно уточнить, - произнёс Флигенберд, - что физические термины сами по себе и точнее, и непонятней обыденных. Пётр Уранович, напомни ребятам, что такое пространство и время. - Пространство и время, - с готовностью начал я, - в зависимости от философской позиции физика, либо представляют собой, либо как минимум изоморфны к множес