Когда жил только работой, когда считал, что иногда просто чересчур жесток, когда делил с Близзард и жизнь, и смерть, и виски...
- А теперь так уверен, что не будешь и потому лезешь за грань? - спрашивает Дорин.
Да ни в чём он не уверен. Будет уверен, когда найдёт Близзард и спросит, а что же дальше? Даже если для этого придётся перетрясти все зеркала в мире. Ей он поверит...
Дорин курит и смотрит в огонь, но про что думает она, так и остаётся загадкой.
- Счастье - весьма относительная штука, - философски говорит Морриган.
Она поднимает изящную кисть, и на сей раз в её руке оказывается музыкальная шкатулка. Крошечная девочка в бальном платье кружится в танце, и звенят хрустальные молоточки под черепаховой крышкой.
- Она счастлива? Нет ли? - спрашивает Красная Дама. - Да, она счастлива, потому что танцует, но потом кончается завод - и ты видишь, что это всего только затейливый механизм, лекарство от скуки.
Джои поднимается и стряхивает пепел со своей видавшей виды кожаной куртки.
- Чши пани позволи? - вдруг говорит он Дорин, галантно подавая ей руку.
- Ты знаешь что-то ещё, кроме ругательств? - шутит она, заметно насторожившись, - и вдруг соглашается.
- Близзард была родом из Карпатских гор, - оказывается, Джои помнит - каждую секунду их общей жизни, замешанной на крови и пепле. Коктейль из грабовых лесов, смерти, вереска, чёрного шёлка в мокрых пятнах и шрамов на левом виске - красоты воплощённой боли.
Грохочет над горами стремительная летняя гроза, пылает огонь, мужчина в кожаной куртке ведёт в танце леди, одетую в повязанный крест-накрест кусок драной шторы - и кружится в зазеркалье, на черепаховой крышке танцовщица-куколка, выстукивая каблучками "Зелёные рукава"...
Дорин идёт спать и снова долго лежит, глядя вверх - а камин, потрескивая углями, играет на потолке бликами света...
..."Подойди ", - хозяйка сидит перед трюмо, и Дорин застывает, взглядом прикипая к отражению в зеркале её глаз. "Наказания без вины не бывает", - говорит хозяйка, и Дорин понимает, что это конец, точнее, почти конец, когда из тебя почти вынимают жизнь, каплю за каплей, оставляя несколько капель на самом донышке, чтобы в следующий раз иметь возможность с наслаждением проделать это снова...
Дорин просыпается от собственного крика. Камин почти погас, в комнату начинает заползать холод, но ей жарко, будто она только что залпом выпила стакан чая. Почему она завопила, как резаная? Что такого случилось в том сне, будь он неладен? Ей было страшно? Больно? Или уже нет?
Нет, не страшно, а боль... боль болью, ведь так? И сама Дорин - уже не камеристка Долорес, которая в первый раз в жизни не кинулась убирать черепки разбитой чашки, пусть даже это был всего только сон... Всё, хватит, ведь ночь длинна.
..."Смотри ближе", - снова говорит хозяйка, пальцем обводя оттиск утгардского тавра, вплавленный в руку... Взгляд Дорин падает на зеркало - Создатель, да ведь это не Близзард, это она сама сидит перед трюмо, уже зная, чувствуя каждой клеточкой тела чарующую красоту боли...
Сон? Явь? Камин потух, только если кочергой пошевелить золу, то побегут в разные стороны последние мерцающие искры.
- Доброй ночи, леди Дорин, - говорит она себе - и устраивается поудобнее, если, конечно, можно устроиться с удобством на продавленной кровати. В жизни постоянно есть какие-то ключевые точки. Когда прошлое уходит безвозвратно, и ты чувствуешь его последнее прикосновение, словно поцелуй - на прощанье. И на удачу.
В её жизни теперь окончательно нет места слову "хозяйка". Точнее, есть, да вот только хозяйка - она сама.
Ядовитый электрический свет разъедает глаза. Дориш выключает лампу и довольствуется плафоном под потолком, пыльным и засиженным мухами. Впрочем, кому и на что сдалась красота в тюрьме Олдгейт? Всё равно не заснуть. Трёх-четырёх часов за сутки мало, но невозможно спать, когда знаешь, что все эти мрази живы. Где-то там, неизвестно где, за гранью зеркала, которое не открыть, но, чёрт подери, они существуют не только в его прошлом. Они тут, в настоящем, и заявятся снова, когда сами того пожелают, независимо от того, что об этом думает он, глава Сектора. Придут обратно, чтобы вернуть власть, ведь что может быть слаще? Поместья лежат в руинах, но разве кого-то волнует кирпич и штукатурка?
Ненависть разъедает душу не хуже, чем кислота - если, конечно, у него осталась такая штука, как душа. Невозможно жить, зная, что жив и твой враг, неизменный, вечный противник, затаившийся где-то на краю времени, чтобы в один прекрасный момент ударить со спины.
- Ты будешь гнить тут, сидя в дерьме по самые гланды. По сути, это фоновая фраза, просто чтобы сказать, - спокойно сообщает Дориш в никуда, глядя на свои руки. Болевой удар - хорошая штука, главное, сделать так, чтоб объект оставался в сознании, иначе не интересно. - Должен же я что-то сказать, чтобы ты не заснул?
- Мне не привыкать, Дориш, ты же знаешь, - Макрайан сидит на полу, кое-как привалившись спиной к стене.
- Веришь - не знаю. Всё течёт, всё изменяется. Ты завёл себе свою шалаву, я завёл Спота, - рядом со столом, замусоренным обычной канцелярией, стоит кресло. Там лежит нечто, похожее на меховую шапку. Маленькая собачка, услышав своё имя, просыпается и Макрайан видит, что у шапки, по крайней мере, есть чёрный нос.
- Знаешь, иметь домашнее животное - это здорово, - задушевно говорит Дориш. - Только представь, он готов лизать мне пятки просто так, даже не за миску супа.
- Да что ты! - издевательски комментирует Макрайан, ожидая, что разговор плавно съедет на Дорин и, предвосхищая унижение, продолжает: - Кажется, я ошибся: вместо жены мне надо было завести себе что-то вроде, тогда я, по крайней мере, не стал бы рогоносцем.
- Ему больше подошла бы ручная крыса, правда, Спот? - Дориш оценивающе щёлкает языком. Спот согласен, босс всегда прав на все сто.
- Знаешь, Уолли, забавно: он так скучает, если я оставляю его одного, - кажется, ещё немного - и Дориш полезет в карман за носовым платком, впрочем, Макрайан не уверен, что полукровый ублюдок вообще знает, что это за штука, носовые платки.
- Сделай из него воротник, - советует он, готовясь снова быть низвергнутым во мрак болевого шока. - Или варежки. Тогда, уверяю, он всегда будет рядом.
- Я уже говорил тебе: ты такой нехороший и жестокий, - расстраивается Дориш. - Послушай-ка, Уолли, я хотел задать тебе очень личный вопрос.
"Как я отношусь к факту супружеской измены", - думает Макрайан, готовясь снова проговорить это вслух, только нарочно более грубо. Нет проблем, он скажет это сам, не отводя глаз, он обсудит все достоинства своей жены, но когда-нибудь снова станцует на их костях...
- А ты? - вдруг говорит Дориш. - Не скучаешь по своему хозяину?
Так вот к чему был весь этот трёп! Сукин сын!
- Смотри-ка, Спот, ведь это ужасно, правда, малыш? - Дориш берёт собачку на руки. - Милорда Макрайана стоит пожалеть, не находишь? Он потерялся. Точнее, его хозяин выкинул его пинком под зад. Только представь, что было бы, если бы я выбросил тебя посреди улицы и ушёл, даже не оглянувшись?
- У тебя раздвоение личности? - спрашивает Макрайан, пытаясь придумать ругательство пострашнее. - Или ты думаешь, что твоя шавка тебе ответит?
- Вряд ли, - с сожалением произносит Дориш, выуживая из кармана кусочек чего-то вкусного и угощая собачку. - Зато, может быть, ответишь ты?
Макрайан теряет нить разговора, больше смахивающего на светскую беседу. Да, он понимает, что вся эта белиберда говорится только с одной целью: рассеять его внимание и вытянуть из него... что вытянуть - он придумать не может. Дориш и так способен вытянуть почти всё, включая второе имя прабабушки с материнской стороны или цвет его любимых подштанников, в то время как сам Макрайан давным-давно забыл, какого цвета они были изначально.
- Куда приятнее сидеть в своей берлоге под боком фигуристой бабы с хорошей задницей, - с пониманием говорит Дориш. - Но на крайний случай ты ведь всегда мог уйти в Межзеркалье.