И в Париже XX века поставил средневековую мистерию.
Как отнеслась к этому католическая Церковь?
Высшая духовная власть Парижа, кардинал Ришар немного сыграл роль Пилата.
Он умеет умывать руки.
Он дал время сделать обстановку, костюмы, срепетировать и тогда уже высказался.
Он не благословляет, но он и не отворачивается.
— Конечно, он признаёт такое начинание чрезвычайно, чрезвычайно рискованным и не может дать своего согласия. Но многие очень почтенные люди, к сожалению, понесли уже большие расходы на постановку, и он боится превысить власть, запретив аббату Жуэну ставить мистерию.
В общем:
— Будет это иметь моральный успех, — мы будем рады и благодарны. Нет, ты один будешь виновен во всём. Иди в Вавилон и проповедуй!
Горячий и убеждённый проповедник взял дело на свой риск.
И вот — первое представление.
Блестящий, переполненный театр.
В ложах всё Сен-Жерменское предместье. Что ни ложа, то несколько титулов, самых громких.
Из опасения демонстраций при входе в коридорах, сзади партера масса солдат национальной гвардии.
Проходишь как сквозь строй.
В мистерии 16 картин. Число символическое. Католическая церковь считает столько остановок во время Скорбного пути.
Мистерия заключает в себе события от входа в Иерусалим до Голгофы.
Аббат Жуэн выписал дословно всё, что можно изобразить в лицах. Им добавлена только одна сцена, которая всегда ставилась в средневековых мистериях, сцена в аду. Сатана и смерть радуются предательству Иуды.
Мистерия идёт так, как она и сейчас идёт в Обераммергау.
Сначала выходит хор и певец, который рассказывает речитативом то, что сейчас произойдёт.
Музыку, красивую и мелодичную, к мистерии написал композитор Жорж, очень внимательно перед тем перелистав мейерберовского «Пророка».
Производит ли мистерия впечатление?
В первую минуту — да. Сильное, огромное.
Вдали Иерусалим, залитый розовыми лучами заходящего солнца. Горы, покрытые кактусами и алоэ.
Толпа с пальмовыми ветвями восклицает:
— Осанна!
И на горе показывается видение. В нежно-алом хитоне, в голубом, небесного цвета, плаще, перекинутом через плечо. Вьющиеся русые волосы падают на плечи. Слегка раздвоена небольшая русая борода.
Лицо кротко и спокойно. Глаза тихо мерцают.
Он движется.
Это — минута огромного, страшного волнения. Чувство и страха и благоговения охватывает вас.
Страшно в театре.
Но исполнитель заговорил.
Заговорил певуче с декламацией, как на французской сцене произносятся красивые и благородные монологи.
И всё исчезло.
Пение хора, восклицающего «Осанна!», — покрыто аплодисментами наёмной клаки, что хотите! «Почтенные люди», затратившие деньги на постановку, — только антрепренёры и должны позаботиться, чтоб завтра в газетах было напечатано:
— Успех огромный. Аплодировали много.
А в антрактах обычная болтовня в ложах.
Я сидел около ложи бенуара.
— Где вы проводите весну? — спрашивала одна дама у другой.
— Мы едем на Пасху в Рим. Это очень интересно. А вы?
— Мы в Севилью. Это тоже очень интересно. Процессии и бой быков.
Конечно, аристократическая публика Сен-Жерменского предместья просмотрела пьесу прилично.
Но и только.
Картина ада, — эта картина, вероятно, потрясавшая в средних веках, — конечно, теперь не напугала никого.
Разумеется, ни один из этих элегантных кавалеров и ни одна из этих прекрасных дам не спали тревожно эту ночь.
Конечно, Сен-Жерменского предместья не давил в эту ночь кошмаром сатана в чёрном блестящем трико, среди огненных змий и огнедышащих драконов кричащий во всё горло так, как на французской сцене кричат все злодеи свои злодейские монологи.
Конечно, он не носился кошмаром в эту ночь над Сен-Жерменским предместьем, как носился когда-то над средневековыми городами.
— Костюмы дьяволов недурны! — сказала дама даме.
— Да. И декорации эффектны.
Вот и всё впечатление от ада.
Спектакль имел успех. Он очень, действительно, красив. Каждую минуту казалось, что перед вами ожившие и движущиеся картины великолепных мастеров.
Антрепренёр в выигрыше, но аббат Жуэн потерпел поражение.
Мистерия не воскресима.
Это было хорошо в те времена, когда весь город готовился постом к мистерии. А исполнители почти с ужасом приступали к своим ролям.
Теперь на мистерии приезжают после позднего очень хорошего обеда — и все отлично знают, что перед ними актёры занимаются своим ремеслом.