Это Франческо Каттула, халдей.
За ним следует сириец, турок, араб.
На кафедре появляется человек с орлиным профилем.
Это Андреа Моловик, албанец.
Статный и красивый араб Калиан-Бехнам не говорит, а поёт.
Чёрный, словно обожжённый солнцем, курд Джованни Ниссан, из Курдистана.
Все они славят и прославляют папу, каждый на своём языке.
И словно музыку слушают князья церкви и солдаты-миссионеры эти непонятные речи.
Это говорит вселенная.
Снова гремит оркестр увертюру к «Горациам и Куриацам» Верди, — и на кафедре два человека с жёлтыми плоскими лицами, узенькими, косо прорезанными глазками.
Это Джуэн и Паоло Тьен, китайцы. Они восхваляют подвиги и страдания миссионеров в Китае.
За ними вырастает на кафедре огромный негр.
Это Андреа Нгхиди, кафр.
Его сменяет коричневый сингалез, с ласковыми и нежными глазами, — Маттео Коккикуннель.
И чем дальше звучат эти непонятные речи, тем больше и больше растёт восторг собрания.
Это вселенная всеми голосами мира славит папу.
Этот странный «дивертисмент» длится без конца.
Словно во сне всё это видишь и слышишь.
По рядам слушателей то там, то здесь пробежит улыбка радости.
Армяне, поляки, шведы, испанцы, англичане услыхали с кафедры родную речь.
Я вздрагиваю.
Раздаётся русская речь.
Станислав Бортновский произносит по-русски речь в честь папы.
Я смотрю на аудиторию.
Вздрагивают то там, то здесь, услыхав родную речь среди этого столпотворения.
Голландский язык сменяется румынским, румынский — греческим, греческий — немецким.
Прозвучала венская музыка «Танца часов» из «Джоконды» Поккиели, и на кафедре появился проповедник — индеец Северной Америки, Альберто Неганквет.
За ним вырастает зулус, Луиджи Моисхонга.
Словно какая-то феерия разыгрывается перед вами.
Вся эта пестрота говоров, разнообразие представителей стран, самый порядок, в котором они говорят, Палестина, Мадагаскар, Венгрия, Канада, Китай, рассчитано на то, чтоб поразить воображение.
Это экзальтирует миссионеров.
Перед ними воочию римская церковь покрывает вселенную.
И когда последний из проповедников кончает свою речь, на кафедру поднимается ректор-академик Пропаганды и заканчивает собрание коротенькой речью:
— Перед вами говорили не слабые люди, — вы слышали голос святой римской церкви. Она говорила на своём латино-греческо-еврейско-халдейско-сирийско-турецко-самаритянско-испанско-албанско-арабско-курдско-армянско-кельтско-французско-кафрско-польско-португальско-шведско-коптско-английско-русско-немецко-китайско-сингалезско-индейско-ирландско-зулусско-венгерско-румынско-эфиопско-голландско-норвежско-итальянском языке. На языке всей вселенной. Всюду римская церковь несёт христианскую культуру, нет уголка, где бы не слышалось нашей латинской речи. И на её речь вселенная всеми языками отвечает хвалами Святому Отцу.
Грянувший после этого торжественный марш зазвучал особенно победно.
С горящими глазами шли под его звуки миссионеры.
Словно римские легионеры шли сражаться и побеждать мир.
Все углы улиц заклеены огромными жёлтыми афишами:
— Римляне, иллюминуйте завтра, в день 25-летнего юбилея папы Льва XIII, ваши окна!
Перед церквами толпятся нищие.
Патеры даром раздают лампады для того, чтобы зажигать их на окнах.
Нищие тут же на папертях десятками перепродают их скупщикам.
Всё делается для того, чтобы завтра вечером иллюминованный Рим имел вид «папского Рима».
И какой крошечной, жалкой, ничтожной кажется эта «политическая» манифестация перед той грандиозной, которая устроила сегодня пропаганда в виде предисловия и пояснения к завтрашнему триумфу.
III25 лет тому назад, 3 марта 1878 года, кардинал Мертель, исполняя обязанности архидиакона, возложил на голову Леона XIII золотую митру и громким, дрожащим от волнения голосом произнёс сакраментальную гордую формулу:
— Accipe Thiaram, tribus coronis ornatam, et scias te esse Patrem principum et regum, rectorem orbis, in terra Vacarium salvatoris Nostri I. C. cui est honor et gloria in saecula saeculorum.
«Прими тиару, украшенную тремя коронами, и знай, что ты отец властителей и царей, правитель мира, наместник на земле Спасителя нашего Иисуса Христа, Ему же честь и слава во веки веков».
Это происходило в Сикстинской капелле.
С Ватиканского холма отлично виден Квиринал.[60]
С Квиринальского холма отлично виден Ватикан.
Но Ватикан не желает замечать Квиринала. Квиринал не желает замечать Ватикана.
Они стоят друг против друга, друг друга не видя. Как поссорившиеся Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.