— А-а-а-а!
То там, то здесь вспыхивали крики:
— Evviva papa il re!
«Да здравствует папа-король».
Трещал гром аплодисментов.
Но весь собор сдерживал эти преждевременные восторги дружным:
— Тсс…
Волнение и тревога охватывали всех.
Папская месса была назначена в 10 часов.
Одиннадцать… Половина двенадцатого…
— Сможет ли сегодня появиться триумфатор-папа? Льву XIII, как раз накануне, 2-го марта, исполнилось 93 года.
Для своих лет он крепок и здоров.
Как другой великий старец, у нас, в России, он избрал предметом для своих шуток медицину.
Профессор Лаппони, который дежурит при нём неотлучно, несчастный мученик папского остроумия. Папа не может его видеть без улыбки. И преследует шутками на каждом шагу.
После какой-нибудь утомительной церемонии, на которой профессор «советовал бы его святейшеству лучше не присутствовать», девяностотрёхлетний старик, утомлённый, разбитый, вернувшись в свои комнаты, требует, чтоб к нему позвали «почтенного профессора Лаппони».
Только для того, чтобы сказать ему:
— Как видите, снова были правы мы, а не вы. Мы чувствуем себя великолепно.
Недавно, принимая какое-то большое посольство, папа должен был произнести речь.
Профессор Лаппони снабдил его пастилками, чтобы принять, когда утомится голова.
Папа начал свою речь.
В середине, когда пора уже была принять пастилки, Лаппони начал кашлять, чтобы обратить на себя внимание папы и напомнить о лекарстве.
Пала остановился и приказал подозвать Лаппони.
— Мы заметили, что вы кашляете! Не угодно ли вам принять вот этих пастилок?
И после церемонии очень довольный, что поставил профессора в такое положение, он заметил:
— Вы видите, мы ещё можем резвиться как юноша?
В 92 года!
На днях папа, во время торжественного приёма, зацепился за складку ковра и пошатнулся.
Всё замерло в ужасе:
— Неужели?
За каждым шагом его приходится следить со страхом.
В последние дни как раз он каким-то образом простудился и получил насморк и лихорадку.
К тому же папа возвёл в постоянное развлечение не слушаться Лаппони и очень любит пробовать лекарства, которые ему запрещает профессор.
— Что сегодня, с папой?
Но вот из дверей показались алебарды швейцарской гвардии.
Радостное «а-а-а!» вырвалось у толпы.
Триумф начался.
Вынесли крест.
Бесконечной вереницей потянулись мальчики в кружевных накидках сверх красных сутан, священники в ризах, епископы в золотых митрах, князья церкви в пурпуре, князья церкви в фиолетовых облачениях, кавалеры папского двора в чёрных колетах, кружевных воротниках, чёрных перчатках с орденской цепью на шее, со шпагой сбоку, — настоящие Сен-Бри из «Гугенотов».
И вот в дверях мелькнули белые страусовые перья опахал.
Истерический вопль вырвался у толпы, стоявшей у дверей, передался другим, охватил весь храм.
Грянул гром несмолкающих аплодисментов.
60,000 человек ринулись вперёд, едва сдерживаемые папскими жандармами и папскими гвардейцами.
Весь собор св. Петра наполнился одним криком:
— Evviva papa il re!
Женщины махали платками, мужчины — шляпами, зонтами, палками.
Навстречу папе заиграл оркестр, грянула великолепными сопрано папская капелла.
Весь храм гремел:
— Evviva papa il re!
И вдруг эти крики, вопли, музыку, пение прорезал могучий, страшный, адский, словно мефистофельский, свист.
Совсем музыкальная картина из финала пролога бойтовского «Мефистофеля».
Человек пятьдесят, наверное, сбившись кучей, дружно, по команде, издали этот раздирающий свист, освистывая триумфатора-папу.
Полная картина римского триумфа, с хулителями среди кликов восторга.
Но этот свист только подлил масла в пламя. И истерическое «Evviva!» разразилось, загрохотало, забушевало как ураган.
В те несколько минут, пока папу несли по собору св. Петра, люди успели потерять все силы.
Пронесли, и когда стихло всё, кругом красные лица, по которым крупными каплями льётся пот, мокрые волосы. Люди едва переводят дыхание. Многие еле держатся на ногах.
Красные воспалённые глаза, хриплое запалённое дыхание, мокрые, смявшиеся воротнички рубашек.
Словно это продолжалось не несколько минут, а несколько долгих часов.
Можете судить, как ревела толпа.
На высоких носилках, ровно, медленно, еле-еле плывших над толпой, на золотом и пурпурном троне, среди белоснежных опахал из страусовых перьев, в белой одежде, с золотой тиарой на голове несли призрак папы, идею о папе.
Почти бесплотную идею.
Среди белых опахал и белой одежды светло-жёлтое, восковое лицо и руки папы кажутся прозрачными.