В эту минуту вошёл комиссар полиции.
— Представитель закона! — обратился к нему старик-тесть. — Я просил вас за тем, чтобы констатировать супружескую неверность мужа моей дочери!
Офицер зашатался:
— Мою? Неверность?!
— Доказательства налицо! — продолжал тесть. — Мой зять… мне мерзко произносить это слово… этот господин явился к своей жене… к моей несчастной дочери… прямо после свидания, не потрудившись даже переодеть мундира! Какой цинизм! Понюхайте этого господина, г. комиссар! И скажите нам своё мнение.
— Я был на карауле… в палате… — лепетал несчастный.
Но комиссар понюхал его, по-видимому, с удовольствием, — понюхал ещё раз, ещё. Хитро подмигнул и сказал:
— Хе-хе! Это пахнет не палатой! Я должен вам сказать, что дама, о которой идёт речь, душится великолепными духами. Mes compliments!
— Достаточное это доказательство измены? — тревожно спросил тесть.
— О, совершенно! — успокоил его комиссар полиции и развернул портфель, чтобы писать протокол.
Тут только несчастный сообразил в чём дело.
— Да поймите вы! — крикнул он. — Я… я шёл рядом с Полем Дешанелем!
Тогда всё объяснилось.
Хорошо пахнул Поль Дешанель!
Это был баловень судьбы.
В сорок лет академик, президент палаты депутатов, будущий…
Он уже произнёс своим избирателям речь «о правах и обязанностях президента республики» так, как их понимает он, Поль Дешанель.
Я бродил в кулуарах среди депутатов, журналистов.
— Бедный Дешанель!
— Кончен!
— Ну, что ж! — храбрился кто-то из сторонников. — Не президент палаты, будущий президент совета одного из министерств!
— При радикальной-то палате?! — улыбались ему в ответ.
— Есть и другие посты в республике! — храбрился другой.
Ему отвечали тоже улыбкой:
— Три с половиной года осталось Лубэ, а потом семь лет будет Вальдек-Руссо. До Елисейского дворца очень далеко!
И мне вспоминалось, как в прошлом году я был на процессе Веры Жело.
— Но судят не её! — говорили в коридорах. — Доказывают, что не виновен Эмиль Дешанель. Только и всего
— Это и есть главное! — находили все нормальным. — Речь идёт об отце Поля Дешанеля! Шутка! Будущий президент…
С тех пор прошёл всего год.
Так тонут…
Так прошёл этот «исторический» день.
Grand Prix
— «Ссептр»!!
— «Ретц»!!!
Человек, в первый раз попавший в Париж, спросил бы:
— Что здесь происходит? Кто это такие? Кандидаты в президенты?
Лошади. Кандидаты на Grand Prix.
Я не знаю, знакомо ли гг. Полю Дешанелю и Леону Буржуа такое низкое чувство, как зависть.
Если да, — они, вероятно, уже умерли.
Две недели тому назад, когда решался вопрос, — кто будет президентом палаты депутатов, — имена Дешанеля и Буржуа в сотую, в тысячную часть были меньше у всех на устах, чем теперь:
— «Ссептр»! «Ретц»!!!
Отчёты о сегодняшнем дне должны начинаться словами:
— Сегодняшний день есть день величайшего торжества!..
Это был не просто день Grand Prix, это был исторический, это был великий день.
Испокон веков велось, что Grand Prix, это — сражение между английскими и французскими лошадями.
Позвольте превратиться в «Парижского Н. П. Бочарова» и дать историческую справку.
До 1886 года англичане били французов «как хотели». Это были шведы французских конюшен.
1886 год был годом последней победы англичан. С 1887 года ученики начали бить учителей.
И с 1894 года английские лошади исчезли совсем с французского ипподрома.
8 лет Grand Prix не представлял никакого международного интереса.
Французские конюшни дрались между собой. Это была междоусобная война.
И вот в этом году англичане объявили:
— Едем на вас!
Сегодняшний Grand Prix это была уже не скачка, а «война между просвещёнными народами».
Наконец-то! Через пять лет после последнего поражения родилась лошадь, способная поддержать английское имя!
Гениальные лошади, как гениальные люди, родятся не каждое поколение. Только с гениальными лошадями обращаются бережнее, чем с гениальными людьми.
Англия выставила на международный бой кобылу «Ссептр».
Надежды Франции покоились на жеребце «Ретц».
Трёхлеток «Ретц» принадлежит г. Камиллу Блану.
Г. Камилл Блан — сын того знаменитого Блана, который однажды явился к принцу монакскому и предложил:
— Хотите превратить ваше государство просто в государство терпимости?
Принц монакский, — это был отец теперешнего, — подумал и сказал:
— А сколько вы мне за это дадите?
У г. Камилла Блана великолепная конюшня кровных лошадей.