Но если вернуться сначала в Чаунскую культбазу, потом ехать к чукчам, пройдет опять два-три дня. А если будет пурга? Нет, лучше отправиться с тем запасом, который есть у нас. У чукчей мы всегда достанем оленье мясо, а к холоду нам не привыкать. Промедление на несколько дней для нас было невозможно: уже 1 марта мы должны вернуться в Чаунскую культбазу, чтобы ехать на оленях на Большой Анюй.
С удовольствием покидаем мы стан у холмов Нгаунако. Но выехать не так просто — хотя с ночи немного потеплело, но все же сегодня 46° мороза и нагревание моторов продолжается полтора часа. А палатка за десять дней стоянки покрылась изнутри толстым слоем льда, и если мы ее снимем сразу, то она сломается по всем сгибам. Сначала надо ее осторожно обскоблить и обить, потом греть примусами и паяльными лампами. Несмотря на продолжительное нагревание, мы никак не можем довести ее до сухого состояния; давно пора выезжать— светло и моторы нагрелись, и механики ругаются; скрепя сердце приходится сложить палатку, слыша с ужасом, как она при этом хрустит. Для настоящего путешественника палатка — любимое дитя, и он бережет ее как зеницу ока, особенно ее кровлю: если в кровле появятся дырки, то потом летом во время дождя будут литься целые потоки в постель, на карты, на коллекции, а зимой в пургу занесет снегом, проникающим даже в мельчайшие отверстия.
Наконец все уложено, водители сели, мы раскачали сани, вынуты из-под лыж деревяшки, можно вскакивать, сделаны пробные круги. Первый этап пути сегодня труден: надо пробраться сквозь заросли кустов р. Паляваам — большого притока Чауна, возле которой мы стояли, и найти переходы через ее русла. Это не так просто, потому что, высматривая спуски с крутых яров, надо идти медленно, а снег в кустах рыхлый, и сани на малом ходу могут застрять. Винт может задеть за высокие кусты и сломаться. Но за дни стоянки мы присмотрели хорошие переходы, и километровая полоса кустов и русл пройдена благополучно.
До следующей речки, маленькой Этлькун, мы мчимся с большой быстротой — и не проходит и получаса, как перед нами новая черная полоса кустов, на этот раз очень узкая. Но в чей виден опасный глубокий ров — русло, не вполне заполненное снегом, с крутыми бортами. Наша передовая машина замедляет ход и идет вдоль русла. Напряженно ищем, где обрывы лучше занесены. Медленно вращается винт — и вдруг останавливается. Как я уже говорил, малые сани недостаточно предохранены от сильных морозов. Вторые сани также принуждены остановиться, все выскакивают, и начинается долгая процедура— запуск мотора. После нескольких неудач винт начинает медленно вращаться; теперь надо его прогреть, потом вызволить сани из глубокого рыхлого снега — протоптать им дорожку, подложить деревяшки. Сани медленно двигаются, застревают, и мотор опять замерзает. Так мы бьемся больше часа, а красный шар солнца неуклонно спускается и наконец исчезает во мгле на западе.
Темнеет, и ехать дальше нельзя. Новая непредвиденная ночевка!
Мы благословляем судьбу, что завязли у самых кустов: ночью 54° мороза, слышен шорох замерзающего дыхания, и без дров было бы жутко. Какая разница здесь по сравнению с морским побережьем: в Певеке в эту дни температура не спускалась ниже 40°. Отъехав на 100 км в глубь страны, мы уже попали в область гораздо более резкого континентального климата.
Следующий день — еще суровее. Днем 51° мороза. Чтобы не заморозить моторы, мы решаем идти полным ходом, какие бы препятствия нам ни встретились. И вот мы мчимся со скоростью 50–60 км в час по равнине к далеким холмам Чаанай. Приближается широкая полоса кустов р. Алькаквунь — следующего притока Чауна; виден широкий чистый прогал в зарослях и, засыпанные снегом обрывы русла. За рекой — плоский перевал через холмы Чаанай, и затем аэросани мчатся вниз в долину р. Мильгувеем. Могу вас уверить, что при 50° мороза даже в меховой маске чувствуешь себя скверно — ведь нужно непрерывно смотреть вперед, чтобы вовремя заметить предательский овраг, грозящий катастрофой. Маска быстро превращается в ледяной ком, примерзающий к носу и рту, нельзя ни снять ее, ни спрятать голову от ветра; и ждешь с нетерпением, когда же конец пути или хотя бы авария.
Мы пересекаем следы кочевки, Укукай машет рукой на юг, и мы поворачиваем вдоль следов. При такой скорости трудно разобрать, в какую сторону шла кочевка, и, только проехав километров пять, мы различаем, что следы копыт идут на север. Поворот по кругу — и назад. За нами в морозной мгле мчится вторая машина, и за ней клубится облако мелкой снежной пыли. Кричать бесполезно — только размахивая руками, мы объясняем причину поворота.