В кустах перепархивает куропатка, видны следы зайцев и леммингов, и даже в одном месте след горного барана, спустившегося в долину за кормом.
Правый берег реки вознаграждает меня за тяжелый путь. Впервые после долгого перерыва я вижу настоящие утесы, а не осыпи. Утесы — большая редкость в этой части Чукотки. Морозное выветривание здесь так интенсивно, что скалы быстро распадаются на отдельные обломки, и за всю эту поездку на оленях я мог осмотреть не более десятка утесов.
Обратное возвращение скучнее. Яранги с расстояния в восемь километров кажутся маленькими точками на склоне горы, и так утомительно идти к ним, вытаскивая ноги из снега. Сильно дает себя чувствовать голод. Исключительно мясная пища для нас, привыкших к хлебу, каше, овощам, кажется недостаточной, живот как будто пустой, и к вечеру бываешь прожорлив, как волк. Поэтому дымок над ярангами заставляет меня мечтать о вкусном мясе, которое я получу после возвращения.
Сегодня нас ждет еще новое блюдо: вместе с сырым мясом подают сырой мозг из костей оленьих ног.
Это лучшее лакомство, и девушка (ее зовут Кергируль, сокращенное от Кергирультына, «щербинка») распределяет его между гостями — между нами и Эйчин.
Нам приходится здесь расстаться с частью нашего сахара, чтобы, угостить девочку и старух. Теперь мы рассчитываем на мясо, которое даст Тнелькут, и продовольственный вопрос стоит не так остро. А затем надо поддерживать хорошие отношения с хозяйками. Один молодой колымчанин, много ездивший по чукотским стойбищам, кратко формулировал мне в 1930 Г; основное правило своей дорожной практики: «Прежде всего угождай старухе. Она всегда поможет, починит платье; накормит. А молодой бабе нет расчета угождать».
Мы должны в особенности помнить это правило, потому что с нами отправится часть семьи Тнелькута. Он категорически отказался поехать так, как обычно я ездил в Якутии — с палаткой, налегке, только одному или двум мужчинам. Это было совершенно неслыханно, невозможно для чукчи. Чукча может ехать только кочевьем, с семьей и ярангой или же на легковых нартах, без всякого груза, от одного стойбища до другого, в крайнем случае ночуя раз или два на снегу. А ехать одному за сотню километров с грузовыми нартами было невозможно: кто же согреет чай, сварит пищу, починит обувь, поставит ярангу? Все это женские обязанности. И вести караван также должны женщины. Ни у кого из народов Северо-Востока я не встречал таких пережитков в резком разграничении женских и мужских обязанностей и проистекающих отсюда множества осложнений в организации экспедиций.
Иногда мешали нашей работе и различные древние верования, касающиеся оленей, и тайное влияние шаманов, с чем нам пришлось еще столкнуться позже.
Утренние сборы на следующий день приводят меня в ужас. Снимаются сразу не одна яранга, а две, с маленькими детьми, со старухами. Неужели все они поедут с нами? Но Тнелькут успокаивает меня — его товарищ по стойбищу, бедный чукча, откочует со всем стадом в новое место, а с нами поедет только одна яранга. Мы поедем «акальпё» (быстро), как я требую, и через пять дней будем на озере. Это, конечно, большой успех — значит, мы будем проходить до 20 км в день. А обычная чукотская кочевка делает всего 7—10 км.
Чукчанки быстро снимают шкуры с яранги, разбирают ее остов, выбивают и складывают полог, грузят нарты. Мужчины в это время заняты ловлей оленей — опять тем же способом, при помощи чаата.
Тнелькут еще болен, во время ловли он часто ложится на нарту, но все же ловит чаатом оленей и тащит их к нартам.
В глубь гор с чукотской кочевкой
Кто знает, что за ужасный холод свирепствует за границей?
Высокие горы, тянущиеся на громадное
Пространство, пески, покрытые вечным снегом;
Тресканье кожи и ломанье пальцев от холода вещь обыкновенная.
Там даже летом носят собольи воротники.
Фань Шао-Куй, Путешествие в Монголию, 1721.Наш новый караван имеет вид настоящего чукотского кочевья. Впереди идет толстый мальчик лет шестнадцати; он показывает дорогу оленям, чтобы они шли прямо вперед. Мальчик веселый и краснощекий, одет хотя и скромно — в темные меха, но крепкие, не сношенные. Первой идет связка старухи Тегрине; с нами все же едет одна из старух. Ее олени, пара «учетных», как говорят чукчи, очень смирных, чуть ли не таких же старых, как и она сама, бредут с утомительной медленностью, не более трех километров в час.
Вторую связку нарт ведет девушка Кергируль. У нее только один упряжной олень, и она часто идет пешком. К этой связке привязаны и наши две нарты. За нартой Ковтуна крутится колесо одометра. Это колесо да внешний вид нашего груза только и отличают наш караван от настоящей чукотской кочевки.