Ветер тянет слабо и, когда мы заходим за Певекскую гору, совсем стихает. Приходится опять садиться за весла и тихонько шлепать вдоль косы. Темный силуэт нашего дома наконец выползает из тени горы, видны аэросани, куча груза, кресты соседних могил. Мы дома.
Наш зимний дом
Мы вовремя успели вернуться в Певек: через день начался шторм с севера и севе-о-запада, продолжавшийся шесть дней; губу нагнало много воды, и уровень ее поднялся больше чем на метр. Волны,1 казалось, хотели перебраться через галечный вал и опрокинуть наш дом. Они тащили водоросли — большие полотнища ламинарий, какую-то грязь, сучья, стволы и свечки. Да, самые настоящие свечки, но не такие, какие делали в те годы у нас в Союзе, а более короткие и толстые, так что можно ставить их на стол без подсвечников.
Я сразу узнал их: это американские свечи, которые завозили одно время в Якутию и Чукотку вместе с другими товарами из Америки фрахтованные американские суда, когда наш торговый флот был еще недостаточен для обслуживания Северо-Востока.
Наверно, наконец, растрепало штормами шхуну «Элизиф», которую в 1925 г. затерло льдами у мыса Биллингса.
Она лежала с тех пор на мели, и каждый год зимой из нее добывали вымораживанием часть груза и вывозили в ближайшие фактории.
Когда прекратился шторм, с о. Большой Роутан приехал живущий там чукча Аттык и рассказал, что на остров кроме множества свечей выкинуло 13 бочек газолина— такого же, как был на «Элизифе», — и банки с сушеным картофелем. Позже пришло известие, что на мыс Шелагский выкинуло нос шхуны, и из него там сделали крышу строящейся школы; а приехавшие зимой с востока рассказали, что у мыса Биллингса по берегу тянутся размотанные куски мануфактуры, перевитые водорослями и забросанные галькой, И чукчи делают себе из сукна покрышки для яранг. Сукно, впрочем, пролежав 5 лет в воде, частью уже подгнило.
Неудивительно, что «Элизиф», простояв пять лет, разнесена на куски лишь в этом году; после нескольких тяжелых ледовых лет, когда льды блокировали чукотское побережье, впервые здесь свободно гуляют волны. И «Элизиф», корпус которой был наполнен льдом, не таявшим и летом, потеряла теперь это внутреннее крепление, внезапно растаявшее, и неистовый осенний шторм разметал на пятьсот километров вдоль по берегу корпус шхуны и остатки груза.
Для окрестностей Певека этот шторм был благодетелен — снова нанесло плавник на берега, где все топливо было уже подобрано при дровозаготовках. Теперь опять берег покрыт густым слоем древесной мелочи, водорослями, стволами.
Наша жизнь все теснее замыкается в доме. Сначала мы вносим все новые и новые усовершенствования: надо в маленькую кубатуру комнат заключить максимум комфорта. Перетолчин все прилаживает полочки, койки, делает стол, табуретки. Металлические изделия — это обязанность Курицына. Из его искусных рук выходит множество предметов, которые украшают наш дом. Во-первых, плита, сделанная из толстого железа и обложенная внутри кирпичом. Долго обсуждается вопрос о том, вывести ли трубы прямо вверх или по традиции всех северных жилищ сначала обвести трубы вокруг стен, чтобы лучше обогреть комнату. Наконец обе спорившие стороны пошли на компромисс, и печь получила одно длинное колено, которое пересекло половину комнаты и было выведено в отверстие над обеденным столом. Из этой трубы зимой жидкие возгоны капали нам в тарелки с супом, пока на стыках всех колен не подвесили жестянок.
Второе произведение Курицына — большой умывальник, сделанный из бензиновых банок. Умывальник этот может удовлетворить самым придирчивым требованиям удобства и гигиены: у него бак с медным штифтиком, большой таз, две мыльницы. Пустые бензиновые банки служат Курицыну материалом для изготовления всевозможных предметов обихода, серия которых заканчивается мороженицей. Да, самой настоящей мороженицей, которую ставят в ведро, наполненное льдом, и вращают, чтобы экономить свои силы, при помощи американского сверла — дрели. Эта мороженица и беспредельный запас морского льда позволяют нам объедаться мороженым всех сортов.