Очевидно, Тыкай не знал, что Большой Анюй называется по-чукотски Вильхвильвеем («Березовая река»), и перепутал реки. Мы и сами узнали чукотские названия этих рек, только поездив с чукчами. А в Певеке осенью мы могли сообщить исполкому только русские названия. Все исследования обоих Анюев велись до сих пор с Колымы, и в научной литературе не упоминались их чукотские названия.
Проводник Вео, который должен был приехать в Чаун также к 1 марта, еще не показывался, и пыныль сообщала, что он кочует где-то очень далеко. Необходимо было вмешательство исполкома, чтобы снова наладить дело, — и вмешательство быстрое, так как при медлительности чукотского транспорта переезд на Большой Анюй будет продолжаться не меньше двух месяцев.
Поэтому на следующий день, 2 марта, мы выехали на аэросанях в Певек. Теперь мы решили не ездить прямо через губу, так как на этом пути слишком много торосов, а обогнуть fee вдоль восточного берега.
Первая часть пути по тундре дельты Чауна и потом по морскому льду до мыса Турырыв отвратительна. Сани так сильно бьет о крепкие заструги и мелкие торосы, что кажется, от ударов сейчас развалится голова.
Мы обгоняем нарту с тремя чукчами: сегодня рано утром они выехали в Певек. Мохнатые собаки бегут мелкой рысцой. Путь в Певек на собаках совершается в лучшем случае за сутки — это очень хорошая скорость. В пургу и на плохих собаках едут иной раз и трое суток.
От утесов Турырыва Денисов ведет большие сани по льду к Млелину, а Яцыно на малых санях пробует найти более ровную дорогу кругом по тундре и береговому пляжу.
После оленей поездка на аэросанях захватывает, и хотя лицо все еще мерзнет (теперь теплее, чем в феврале, но днем все же 20° мороза), но начинаешь уже наслаждаться быстрой ездой.
Мы летим по узкой ровной береговой полоске пляжа, вдоль обрывов берега, и сани развивают скорость до семидесяти километров. Жутко и весело.
От мыса Млелин мы проходим опять по торосистому льду прямо к мысу Валькумей. Теперь остается только 15 км, через четверть часа мы и дома. Но как только мы заворачиваем за мыс, нас захватывает пурга: воздух скатывается с Певекской горы со страшной быстротой и метет. Море покрыто пеленой струящегося снега. Сквозь поземку не видно, где мы едем, не видно торосов и трещин.
Через несколько минут раздается зловещий треск. Аэросани соскочили с плоской небольшой льдины, и ее край ударил по тяжу, укрепляющему лыжу; удар так силен, что тяж вырвался, свободным концом ударил по винту и срезал оба конца последнего. Осмотрев повреждение, мы с Яцыно все же пытаемся добраться" до дому.
Заводим опять мотор — в пургу это очень трудно — и пробуем двинуться. Но движущая сила винта сильно уменьшилась, и, пройдя несколько метров, сани останавливаются.
Вскоре показываются большие сани. Мы перегружаем в них важнейший груз и добираемся домой. К малым саням для смены винта придется вернуться, когда кончится пурга.
В Певеке обстановка была далеко не благоприятна для нашей экспедиции. На днях должен был начаться районный съезд, второй за время существования Чаунского района, и, конечно, исполком не мог командировать в тундру никого из своих руководящих работников. В конце концов было решено, что поедет Эттувий, бывший председатель Чаунского нацсовета, чукча энергичный и близкий к состоятельным оленеводам.
Когда организовали для нас транспорт на Анюй, то один из ильвунейских чукчей, богатый оленевод Ионле, сказал: «Если Теркёнто не повезет, то я сам повезу». Теперь Эттувий и должен был добраться до Ионле, стоявшего в 100 км от Чауна, и предложить ему выполнить обещание.
Для аэросаней после двадцати дней отдыха наступила жаркая пора: они должны были почти ежедневно циркулировать между Чауном и Певеком. Сначала они отвезли в Чаун Эттувия и будущих членов нашей оленной экспедиции — Перетолчина и Курицына — вместе с необходимым грузом.
Обратным рейсом сани выполнили целый ряд работ для исполкома: привезли пять чукчей — делегатов на съезд, рыбу для певекских собак, оленье мясо (целых пять туш) для жителей Певека.