Многим приезжим погода в Нью-Йорке кажется несносной. Большая влажность при солнцепеке, дожди с ветром или мокрые хлопья снега, сменяющиеся ливнем, и даже гром среди зимы — здесь обычное явление. Недовольным состоянием погоды в данный момент обычно говорят: «Если погода вам кажется чересчур скверной, подождите минутку, она наверняка изменится».
Независимо от состояния погоды с раннего утра проснувшийся Нью-Йорк находится во власти гарбичменов — водителей мусороуборочных машин, дворников и поливальщиков.
Здание Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке
С поразительной быстротой вместительные мусоро-уборочные машины заглатывают газеты, бумагу, прочитанные и выброшенные карманные книжки — «покет букс», обертки жевательной резинки; металлические барабаны машин с хрустом перемалывают деревянные упаковочные ящики, выставленные лавочниками на уличные панели еще с вечера.
Весь ненужный хлам — старые стулья и кресла, колченогие столы, рваные зонты — выкидывается из домов в большие корзины — гарбичи или прямо на панели: ведь у большинства нью-йоркских домов дворов нет.
Остров Эллис в гавани Нью-Йорка. Сохранился в памяти многих ньюйоркцев как 'Остров слез'. На нем проходили карантин сотни тысяч иммигрантов, прибывших в Америку
«Сделаем Нью-Йорк чистым» — гласят надписи, выведенные светящимися красками на кузовах многих машин, и словно в ответ на этот пламенный призыв порывы ветра, дующего со стороны Гудзона, приносят тучи гари, которая слоем покрывает и без того серые здания.
Знаменитые нью-йоркские сквозняки то и дело вздымают в воздух газеты и устилают ими тротуары; нередко жертвами сквозняка оказываются прохожие, чьи шляпы и зонты взлетают до пятого этажа.
Нью-Йорк ежедневно выбрасывает тысячи тонн отходов. Очистить более 7 тыс. километров нью-йоркских улиц, собрать и вывезти 3 тыс. грузовиков мусора — задача нелегкая. И все это нужно сделать ранним утром, чтобы не застрять в потоке прибывающих в город к началу рабочего дня машин.
Энергичные гарбичмены в пепельных комбинезонах ловко расправляются с высокими проволочными корзинами, забитыми коробками, склянками, жестянками.
Нам захотелось поговорить с гарбичменами, но, видя, насколько они заняты, мы не решались.
Наконец машина поглотила последнюю корзину мусора, один из гарбичменов снял брезентовые рукавицы и извлек из кармана брюк пачку сигарет. Момент оказался подходящим. Подошли. Поздоровались.
Рабочий в ответ произнес какую-то фразу, в которой, признаться, мы не поняли ни одного слова. Мы спросили, откуда он. Переспросив, узнали — из Бруклина. Постепенно мы стали улавливать в его речи английские слова, но с таким непривычным для нас произношением, что нам казалось, он говорил на незнакомом языке.
Уолл-стрит
Мы высказали гарбичмену наше предположение о том, что его профессия позволяет хорошо узнать быт ньюйоркцев.
«Йес, — засмеялся он, — вы правы. Вот, к примеру. Я помню до войны в гарбиче было много гнилья, и мы страдали от зловония. После войны основная масса мусора представляла собой консервные жестянки, склянки, бутылки. Ньюйоркцы перешли на консервированную пищу. Говорили, что житель Нью-Йорка «живет консервными банками».
В 50-х годах невероятно выросло количество бумажных коробок и картонок. Ньюйоркцы переключились на замороженную пищу.
Вас, наверное, удивит, но больше всего беспокойства нам доставляет выброшенная мебель. Одно время ее выбрасывалось такое невероятное количество, что мы не успевали с ней справляться. Сейчас, когда наступил хозяйственный спад, число выволакиваемых из домов за ненадобностью столов, кресел и диванов резко сократилось.
Не меньше хлопот доставляют оставленные владельцами изношенные автомашины. Мы их рассматриваем просто как неудобный объемистый мусор.
С машины сдирают все опознавательные знаки и бросают где-нибудь на улице недалеко от дома. Мы берем ее на буксир и вывозим в специальные места за городом в качестве металлолома. В Нью-Йорке так бросают до полутора тысяч старых машин в год».
Рабочий смотрит на часы. Пора кончать беседу. Мы благодарим его и продолжаем путь. Направляемся в даунтаун, к порту и финансовой цитадели Америки — Уоллг стриту.