Не верят. Но глаза от земли подняли.
— Отработать долг нетрудно, работы хватит всем, увидите. А сейчас — кушать. Живушка, проводи.
Две фигуры застыли на вершине холма. Много троп может извиваться по его склонам, каждая из них — путь, они различны, потому что начинаются в разных местах. Вот только пройдя по любой до конца, обязательно окажешься здесь. Если, конечно, всё время стремился вверх.
Налетающий порывами ветер играет прядями волос, забирается под одежду, холодит тела. На него не обращают внимания, непоседливый шкодник обижается и летит дальше — дёргать деревья за ветви, морщить поверхность вод, мешая небу любоваться отражениями. Высокое небо не сердится на беспутного шалопая, ведь отражаться можно не только в воде. Солнечный свет падает на замершие тела, заодно согревает муравья, пробирающегося по заросшей щеке одного из сидящих мужчин. Лапки рыжего разведчика щекочут кожу, но не могут отвлечь человека. Он занят.
Эти двое сейчас на вершине, и не важно, что старший прошёл большую часть пути в одиночестве, а младший заблудился в самом начале, был подобран и шёл, направляемый дружеской, но твёрдой рукой. Даже то, что их вершины не похожи одна на другую, не имеет значения. Застывшие лица оживают — младший радостно хохочет, старший довольно улыбается. Сидящая неподвижно огромная кошка наслаждается, купаясь в океане их счастья.
Бушующие эмоции требуют выхода и Вага, беззвучно спросив разрешения, вскакивает на ноги, громадными прыжками сбегает с холма и исчезает в глубине леса.
Роман поднимается спокойно, ласково треплет шелковистые, украшенные кисточками уши.
— Да, Маха, это не Алису с пудингом познакомить.
Распирающее рёбра счастье требует выхода, но бегать по лесу нет никакой нужды. Спустившись к реке, Шишагов, не говоря ни слова, хватает жену, подбрасывает в воздух, ловит, усаживает её, ещё сердитую, но уже готовую смеяться, на плечо и танцующим шагом направляется к ближайшему сеновалу. Собравшиеся у мостков бабы понимающе переглядываются, улыбаются и продолжают бить вальками по мокрым тряпкам. Стук понемногу сливается в общий ритм, и женщины начинают петь, отзываясь на возникшую ниоткуда, непонятную, беспричинную радость.
Сено ароматной, медовой горой поднимается к стропилам, распирает в стороны лёгкие плетёные стены, шустрые травинки лезут в волосы, щекочут, легонько царапают кожу в самых неожиданных местах.
— Ты сумасшедший!
Сил повернуться нет, она жадно вдыхает ароматный воздух, слушая, как постепенно успокаивается разогнавшееся сердце.
— Я знаю, — улыбается, проявляя целенаправленный интерес к её вздымающейся груди.
— Даже не думай! — отмахивается она, подтягивает смятую рубашку и прикрывается ею от жадных горящих глаз. — Всё сено укатаем, чем зимой будем коров кормить?
Она одевается, делая вид, что спешит, а сама всё время стреляет хитрыми глазищами на мужа, который бесстыдно развалился на шуршащей перине, наслаждаясь устроенным женой спектаклем.
— О боги! Мои волосы! — женщина начинает вытряхивать из пышной золотистой волны набившееся сено.
Мужчина встаёт, помогает выбрать самые запутавшиеся травинки, ласково перебирает белокурые пряди.
— Прекраснее твоих волос нет ни в одном из миров, любимая.
Роман ласково притягивает жену к себе и начинает нежно, едва касаясь губами, целовать ее глаза, губы, подбородок…
— Хватит, — шепчет она отстраняясь. Потом обнимает мужа за шею и крепко целует в губы.
— Я тоже тебя люблю. Всё, перестань, не то я за себя не ручаюсь.
Этайн достаёт из кошеля гребень и начинает расчёсывать свою гриву, готовится переплетать косы. Роман одевается, натягивает сапоги и садится рядом — любоваться.
— У вас получилось?
— Да.
— И что, Вага теперь совсем как ты?
Роман отрицательно качает головой.
— Как и я, он не будет больше оборачиваться. В человека тоже. Он теперь целый, всегда. Но не как я — как он, понимаешь? Мы похожи на два вареника. Только один из пшеничной муки с вишней, а второй из ячменной с черникой. Вага-человек был не похож на человека Рому. Даже дикая наша, древняя суть, тоже отлична, хоть и не так сильно. Его ещё учить и учить, но боец он и сейчас замечательный.
— Фуда ты его фел? — Этайн собирает причёску заколками, которые предусмотрительно убрала в кошель до того как оба окончательно потеряли головы, и часть из них держит во рту.
— Бегает по лесу, любит весь мир и хохочет от счастья. К вечеру остынет — вернётся.
Жена вздыхает, очередной раз отряхивает рубаху, завязывает юбку, огорчается притворно:
— Будет сегодня бабьим языкам работа.