Уж лучше б разразилась буря,
Чем этот безмятежный штиль…
В полушаге от весны
Дождливо-снежный плен
Одолевали вместе мы…
И есть, пожалуй, тысячи причин
На тоненькой ладье
Родившегося месяца
Покинуть пристань долгих-долгих зим.
А в небе – бирюза!
В ветвях, почти на выходе,
Из почек «мышки» вербные видны.
Смотри во все глаза,
Печали напрочь выдохнув –
Ведь мы лишь в полушаге от весны,
Где Лель возьмёт свирель –
И расцветут подснежники,
Где лунной ночью будут соловьи
И лепестков метель…
И, растворяясь в нежности,
Родимся Мы… из зёрнышка любви.
Ромашки
Давно, в былые времена,
Когда нас было только двое,
Мы под орущие «На-на»
В общаге клеили обои
Из перестроечных газет…
А ты придумал разукрашку —
За кистью полз от краски след,
И желтоглазые ромашки
Росли под самый потолок.
Стучали в окна дождь и ветер,
Но в наш раскрашенный мирок
Вошла любовь, и день был светел,
Там круглый год цвела весна!
Теперь живём в многоэтажке.
Но, помня эти времена,
Ты так и носишь мне ромашки.
Ирина Соляная
«Погибшим считаю сердце, которое покинула любовь.»
Первая любовь
Сирень трепещет на ветру, качая небо.
Я ветку бережно сорву, белее снега
Я отыщу пять лепестков – одно желанье,
Чтоб от любви как от оков мне легче стало.
Я в белом платье в шумный день на яркий праздник
Приду, прижав к груди сирень, шепча: «На счастье!».
Твой взгляд скользнёт по мне усталости упрёком.
Я глаз не потуплю к земле.
Как ненароком
Спроси меня о чём-нибудь, хоть о сирени.
Пусть голос твой волнует грудь мне непременно.
Пять лепестков кружат меня – я как хмельная.
Ночь от ночи, день ото дня любовь сжигает.
Но ты молчишь, ты смотришь грустно и устало.
Прости меня, за то, что ветку я украла.
Вишнёвый сад
На земляном валу растут кусты,
Причудливо свои сплетая ветки.
А через рвы проброшены мосты,
А вдруг приедет милая соседка?
Колесный скрип и стук подков коней
Я каждый вечер слышу из окошка.
Но, ту, что стала мне их всех милей,
Не встречу я на замковых дорожках.
Унылый кров мой – каменный скелет,
В нём бьётся сердце гулко и тревожно.
Ищу любовь, но всё ответа нет,
Надежда так мала, почти ничтожна.
Я посажу вокруг вишнёвый сад,
Он вместо стен меня укроет сенью.
И буду там и благостен, и рад
Своей души унылой воскресенью.
Над головой жужжит пчелиный рой,
В томлении прекрасных ароматов.
Она придёт ко мне ночной порой,
Под свет луны слегка зеленоватый.
Без лишних слов (мы клятвы не даём),
Но станем частью призрачного сада.
На шёлковой траве уснём вдвоём,
Ведь ни замк̕ов ни з̕амков нам не надо.
Лампа с абажуром
Похрустел костяшками привычно
И повесил мятую тужурку.
Чайник есть под бабою тряпичной,
Лампа под зелёным абажуром.
Без неё осталось всё, как прежде.
Словно отлучилась подежурить.
Эфемерна глупая надежда
С лампой под зелёным абажуром.
Не вернётся стук её сапожек,
Взгляд от близорукости с прищуром,
Матовость её упругой кожи,
В свете лампы с пошлым абажуром.
Можно перевесить занавески,
Выбросить журналы и брошюры,
И поставить стол на старом месте
С лампой под зелёным абажуром.
Можно изменить уклад обычный,
И заняться спортом для фигуры,
Но оставить нужно прагматично
Лампу под зелёным абажуром.
Вдруг придёт и скажет: «Как здесь мило!
Ты прости, что я такая дура…
Словно я совсем не уходила
От тебя и лампы с абажуром».
Песочное счастье
Я торты ей пёк и кексы,
Она поощряла нежно:
Ни страсти тебе, ни секса,
В любви нашей той безбрежной.
Две беленькие панамки,
Трусишки в горошек яркий,
Резиновые вьетнамки,
И пляж черноморский жаркий.
Песочные угощения,
А сверху ракушек створки…
Весёлый сидел, как щен я,
У моря волнистой кромки.
И где теперь та девчонка?
Я имя её не помню,
Горячей её ручонкой
Мне прошлое машет скромно…
Мы в раю, Ева
Помнишь небо райское над головой?
Там луну и солнце для нас включали.
А теперь плывёт над Москвой-рекой
Шар воздушный, мои унося печали.
Раньше мир состоял из нас и высоких трав,