***
В конце лета мы вернулись в город. В квартире Муся долго не находила себе места: тосковала, бродила как неприкаянная, подолгу сидела у входной двери, откуда тянуло улицей. Забывалась она сном. Спала неспокойно, напряжённо подёргивая во сне лапами и хвостом. Видно, вновь и вновь снились ей деревенская жизнь и уж наверняка преданный друг Васька…
Пират и Тобка
У тётки Пани был полный двор живности: и корова с телёнком, и поросёнок, и куры, и гуси, около десятка кошек, и две собаки-дворняги: большущая – Пират, и небольшая – Тобик.
Пират был немолодым, мудрым, «малоразговорчивым» псом: лишний раз попусту не брехнёт. Обычно он лежал в пыли посредине двора и чутко подрёмывал, время от времени приоткрывая один глаз и внимательно окидывая взором свою территорию. Его обязанностью было охранять двор от трёх главных врагов – ворон, ястребов и крыс. Ястребы высматривали зазевавшихся, отбившихся от мамаши цыплят, а вороны воровали куски хлеба, которые тётка Паня в солнечную погоду сушила для скотины на пологой крыше сарая. Крысы тоже не упускали возможности пошарить во дворе в поисках съестного. Так что Пират всегда был начеку. Иногда, чтобы похвастаться перед кем-то его выучкой, Паня кричала: «Пират, ворона!» или «Пират, крыса!» – Пират тут же вскакивал и, не увидев ещё ни вороны, ни крысы, начинал упреждающе сновать по двору и яростно лаять во все углы, вызывая восхищение у зрителей своей понятливостью.
Паня уважала Пирата за ум, но особенной нежности к нему не испытывала: никогда не погладит, за ушком не почешет. Относилась она к нему как к верному служаке, которого надо каждый день кормить, как и всю остальную живность на своём дворе. Однако для поддержания его репутации любила при случае рассказать особенную, с налётом таинственности, историю о том, как Пират не раз излечивался от змеиных укусов. Будто бы ровно в полночь (это особо подчёркивалось) он вставал и с распухшей лапой уходил со двора искать заветную травку – противоядие, которое действует, по её словам, только ночью, по росе, а утром возвращался уже практически здоровым. Достоверность этой истории, устойчиво укоренившейся в её голове, вызывала сомнения, так как «в полночь» Паня обычно досматривала свой десятый сон (утром вставать с петухами!) и не могла видеть факта отлучки Пирата со двора и тем более сопровождать его в поисках нужной травы.
Кошек своих Паня тоже не особо привечала, были они полными дикарями и даже пугались, когда кто-то к ним наклонялся, чтобы погладить.
И всё же было на свете одно существо, которое тётка Паня любила бескорыстно и самозабвенно, и которому доставалась вся её ласка. Этим существом, как ни странно, была мелкая и совершенно никчемная дворняжка Тобик.
Выглядел Тобка карикатурно, хотя чем-то и напоминал шпица: у него была острая гладкая мордочка со стоящими треугольными ушками и пышное жабо. Длинная чёрная шерсть распадалась по его хребту на две стороны, прикрывая рыжеватое брюхо, а хвост, как страусовое перо, лохматой баранкой лежал на спине. Всю картину портили до нелепости короткие, мелкие лапки и какой-то невнятный дефект пасти: его верхние зубы не до конца прикрывались губой, и пасть постоянно казалась ощеренной.
Всё бы ничего, да характер у Тобки был препротивный. Если внушительный Пират охранял двор от пернатых и хвостатых воришек, то эта «мелочь», Тобик, с утра до ночи следил за всеми «двуногими», проходящими мимо Паниного дома. И не просто следил, а, завидев идущего, кубарем выкатывался со двора на дорогу и, поднимая клубы пыли, с остервенелым лаем начинал преследовать ни в чём не повинного человека. Стараясь по трусости не попадать в поле зрения своей жертвы, Тобка нападал сзади. Щеря острозубую пасть и захлёбываясь лаем, он норовил схватить человека за пятку. Бедняга-прохожий изворачивался, начинал искать под ногами спасительную палку или камень, чтобы отпугнуть мерзавца, – а вот этого Тобка никому не прощал! Почувствовав уже совершенно определённую угрозу, он, опережая её, больно тяпал человека за ногу и благоразумно, с мстительным лаем, скрывался за своими воротами (до следующего, проходящего мимо).
Тётка Паня обожала своего Тобку и прощала ему всё. А «сторожевую» прыть даже поощряла и пресекала редко – только когда кто-нибудь скандал заводил – и Тобка мгновенно её слушался. Чувствовали они друг друга с полувзгляда. Детей у тётки Пани никогда не было, и она любила его, воистину, как своего ребёнка, а называла не иначе как Тобка-сынок; разговаривала с ним как с человеком и всюду брала с собой. В магазине она обязательно покупала ему гостинцы, а со стола Тобке доставались самые лакомые кусочки.