В каждой избе, кроме русской печи, обязательно имелся самовар. Простота и удобство этого старинного устройства для быстрого кипячения воды удивительны. В ёмкость самовара герметично вмонтирована вертикальная труба-топка с решётчатым поддувалом снизу. В самовар наливается вода, а трубу заполняют холодными древесными углями и поджигают их с помощью лучины; от горящих углей топка раскаляется и нагревает воду. Дым из топки самовара с помощью приставной Г-образной трубы выводится в дымоход печи через круглое отверстие на её стенке.
В самоваре можно было при любой надобности быстро вскипятить воду (как теперь в электрочайнике). В нём заодно и яйца варили: по краю открытого самовара, вокруг трубы, натягивали марлю и укладывали в неё яйца; сверху марлю защемляли крышкой, чтобы яйца не свалились на дно.
Отдыхая после бани, подолгу, потея и утираясь полотенцем, гоняли чаи из самовара вприкуску с сахаром. А самовары в больших семьях были вёдерные.
Не счесть, сколько здоровья и жизней в нашем лютом климате спасли за время своего существования русская печка и самовар; а как они экономили силы и время крестьянок, работающих в поле от зари до зари! Ведь из печки даже поздним вечером можно было достать тёплый чугунок со щами и накормить работников, а из самовара, не мешкая, напоить чаем.
***
Кашеварила у печки бабушка. Рано утром, пока она доила и выгоняла корову, дед приносил в дом хорошую охапку сухих ольховых дровишек. Убрав заслонку, он выгребал из печи вчерашнюю золу, остывшие угли и привычным образом закладывал в неё дрова. Ольха, к слову, даёт хороший жар и ароматный дым, недаром на ольховых опилках коптят и рыбу, и мясо.
Управившись с коровой, к печи приступала бабушка. Она расставляла на шестке, перед печным окном, чугунки разного размера. Два самых больших заполняла мелкой картошкой – на корм поросёнку и курам. Ещё в один – закладывала свиную солонину и все остальные составляющие супа. (А супы у неё бывали разнообразные: и картофельный, и гороховый, и рассольник, и борщ, и кислые щи, и щи со снетками, и с молодой капустой – один вкуснее другого!) Заполненные чугунки доливала колодезной водой и рогатым ухватом на длинной ручке задвигала в печь. После того, как всё было расставлено в печи в нужных местах, она поджигала дрова и закрывала заслонку.
Когда дрова прогорали, ставилась вариться молочная каша (пшённая или рисовая) и топиться молоко в высоких кринках. Горячие угли при этом сдвигались в сторонку, чтобы молоко не убежало от сильного жара, а медленно и долго томилось, запечатываясь сверху (как и каша) вкуснейшей золотистой пенкой.
Одно могу сказать авторитетно: нет ничего вкуснее еды из русской печки!
***
Каждое утро мама или тётя Катя, по очереди, делали к завтраку плюшки с маком и пирожки с какой-нибудь начинкой. Я прибегала вовремя: на стол уже укладывался бывалый, промасленный лист фанеры, на него трусили мукой и вываливали из пузатого глиняного горшка вспученное тесто, которое с вечера замешивала на своей закваске бабушка. Из теста катали длинную колбаску, намётанным глазом резали её на одинаковые части и, пока я неумелыми руками тискала на краю фанерки выданный мне кусочек теста, превращая его в серую резинку, хозяйка, орудуя скалкой, играючи, сооружала два противня пирожков и плюшек; в уголочке пристраивался и мой замученный уродец. С помощью кисточки из гусиных перьев пирожки смазывались растопленным сливочным маслом и немедля отправлялись в печь.
Пока пеклись пирожки, собирали на стол: доставали из буфета старенькую разномастную посуду, знакомую до каждой щербинки; приносили из холодного погреба домашнее сливочное масло и творог; вынимали из кипящего самовара сварившиеся яйца и осторожно, чтобы не обжечься паром, водружали самовар во главу стола. В большом фарфоровом чайнике заваривали «кофей» – смесь молотого кофе с цикорием и ячменём. Невзрачные картонные пачки с этим напитком продавались тогда в любой бакалейной лавке, и в деревне мы с большим удовольствием пили его по утрам, разбавляя горячим топлёным молоком.
Когда всё было готово, из печи доставали противни с разрумянившимися пирожками и пышущие жаром кринки с топлёным молоком, в которых поверху, на толстой подушке сливок, пучилась золотисто-коричневая пенка необыкновенной вкусноты. Кусок этой пенки вместе со сливками было замечательно подцепить из кринки ухватистой деревянной ложкой и положить себе в кружку с кофеем.
Завтракали в главной комнате – светлой, с окнами на две стороны, заставленными геранью и бегонией. Стол стоял в переднем углу, под образами. Позади него, по двум стенкам, располагались широкие крашеные лавки со спинками, а спереди, при надобности, ставили старенькие венские стулья.