— Ну и мерзкая разбойничья рожа, — не удержался я, указывая доктору Д. на белого каторжника.
— Вижу, и на вас Луш произвел неприятное впечатление, — ответил он.
— Кто он, этот Луш?
— Тот, на кого вы смотрите, очень соответствует своему имени…[40] Головорез каких мало, к тому же отъявленный плут и мошенник. За ним — три убийства и бессчетное количество краж, за что и осужден… на двести лет каторжных работ.
— Двести лет? Не проще ли было осудить его на пожизненную каторгу?
— Он получил этот срок дважды.
— И что же?
— Двести лет он получил дополнительно…
— Ничего не понимаю…
— Я также. Но так как он был пойман тридцать раз за кражу, то каждый раз ему добавляли срок…
— Что же, все они такие неисправимые?
— Этот уж наверняка! Представьте себе, год или два тому назад его отправили на «Форель», так называется старый фрегат, переделанный в плавучую каторжную тюрьму. Он узнал, что один араб скопил несколько золотых монет. Это были плоды экономии и даже лишений, бедняга зашил их в свои одежды. Луш не смог противиться искушению: когда напарник уснул, он стукнул его теслом по голове и убил наповал. Негодяя вновь осудили на пожизненную каторгу, которую он должен отбывать здесь, и это еще хорошо, ибо на острове он пользуется относительной свободой.
— Очень странная карательная мера, — заметил я.
— Да, здесь много странностей… Например, известно ли вам, что по истечении срока осужденные на каторжные работы могут возвратиться на родину только в исключительных случаях?
— Не совсем понятно, расскажите подробнее.
— Охотно. Преступник, осужденный всего на пять лет, отбыв наказание, освобождается, но обязан оставаться в Гвиане. Здесь это называется «дублирование» и означает пребывание в течение еще пяти лет под чрезвычайно строгим надзором. Без ведома властей поднадзорным не разрешается покидать город. Чтобы не умереть с голоду, осужденный должен работать, но так как найти работу трудно, то несчастных подбирают и снова отправляют в тюрьму, а оттуда — на каторгу.
— Но, черт возьми, вместо пяти лет получается десять!
— Самое меньшее…
— Послушайте, доктор, эти «господа», разумеется, не могут вызвать ни малейшей симпатии, но, если бы я был присяжным заседателем, которому поручено определять виновность или невиновность человека, я бы прежде всего постарался привести наказание в соответствие содеянному преступлению.
— И тем не менее никто об этом не думает. Приговоренным на шесть, восемь, двенадцать или двадцать лет, соответственно, удваиваются сроки, и им уже никогда не увидеть Франции.
— Но ведь это произвол!
— Что вы хотите от меня? Если речь идет о том, чтобы поступать с каторжниками более деликатно, то лично я против. Кстати, один из них умер сегодня ночью. Его похоронят завтра. Жаль, что вы не увидите, очень любопытная процедура.
— Спасибо. Лицезрение похорон, как гражданских, так и религиозных, событие не столь развлекательное, чтобы о нем сожалеть.
— Дело в том, что эти похороны весьма необычны.
— Да?
— Как правило, умершего каторжника просто бросают в море. Его могилой становится океан, но лишь на некоторое время, ибо через несколько секунд тело бедняги исчезает в бездонных желудках акул.
В эту минуту зазвонили колокола тюремной часовни, и над морскими просторами поплыл похоронный звон.
— Смотрите-ка туда, — обратился ко мне доктор, — видите эти тени, что пробегают вдоль бортов корабля со скоростью снаряда.
— Вижу прекрасно. Их больше двадцати.
— Это акулы. Вот одна из них перевернулась, и ее брюхо блеснуло, словно сталь. Акулы услышали звон колокола. Они уже знают, что это означает, и спешат за добычей. Их ужасное пиршество начнется завтра.
Мне едва не стало плохо.
— Честное слово, если эта церемония начнется сейчас, я убегу в каюту.
— Пожалуйста, не стройте из себя ребенка. Даже детей это иногда забавляет. Например, дочку комиссара Н.
— Как? История акулы и съеденного ею каторжника?
— Представьте себе…
— Что ж, расскажите эту историю, доктор.
— Это случилось полгода тому назад. Я только что прибыл на остров… Умер каторжник. Через двадцать четыре часа его поместили в гроб без крышки. Я увидел, как лодка с гробом пристала к плоской скале, которую вы как раз видите перед собой… Это была своего рода пристань, от которой отправляли в последний путь мертвых. Лодка отплыла на двести метров от берега, труп извлекли из гроба, к ногам привязали камень и под звон колоколов двое мужчин схватили мертвеца и сбросили в море. Таков был обычный ритуал. Эпилог его был коротким: целое полчище акул, этих морских разбойниц, в считанные секунды разорвало беднягу на мелкие кусочки.