Суть пьесы в том, что прежние товарищи обвиняют друг друга в предательстве. Подозревают всех поочередно, каждый пытается оправдать себя с помощью алиби или как-то иначе доказать, что не мог совершить предательства. Наконец они договариваются, что, если виновный будет разоблачен, он напишет письмо о намерении покончить с собой и будет застрелен.
Истину раскрывают с помощью нехитрого обмана: внезапно Мари-Октябрь приглашает в гостиную Мюллера, чтобы тот опознал доносчика. На лестнице раздаются тяжелые мужские шаги. Владелец типографии Ружье не выдерживает и выдает себя. Сперва он пытается бежать, выхватывает пистолет. Но бывший боксер Бернарди бросается на него и обезоруживает. Под дулом пистолета предатель пишет, что решил покончить с собой, и падает, сраженный выстрелом Мари-Октябрь.
Именно с этим несчастным пистолетом и вышло столько хлопот на показе для прессы. На репетициях он стрелял превосходно, с оглушительным грохотом. А на показе Бася, она же Мари-Октябрь, тщетно нажимала на спуск: послышался лишь сухой щелчок. Слава богу, Адам Лисовский, кюре Ле Гевен, стоявший спиной к зрителям, сообразил, что к чему, и громко хлопнул в ладоши, подражая выстрелу. Не знаю, как бы мы иначе выпутались. Директор Голобля просто взбесился, потому что некоторые рецензенты это заметили и припомнили в рецензиях. А козлом отпущения директор, как всегда, сделал помрежа, то бишь меня.
В «Мари-Октябрь» играли:
Мари-Октябрь — Барбара Павельская, то есть моя жена.
Викторина, старая служанка, — Ирена Скальская.
Ружье, владелец типографии, — Мариан Заремба в очередь с Зигмунтом Висняком (через день).
Симонеан, адвокат, — Анджей Цихош.
Ле Гевен, кюре, — Адам Лисовский.
Бланше — Вацлав Дудзинский.
Маринваль, скульптор, — Людомир Янецкий.
Рено-Пикар, хозяин дома, сообщник Мари-Октябрь, — Петр Марский.
Бернарди, бывший боксер, владелец ночного кафе, — Ян Шафар.
Тибо, врач, — Януш Банах.
Вандам, налоговый инспектор, — Бронислав Масонь.
Неудачи, преследовавшие меня и весь театр 28 сентября, не ограничились скандалом на репетиции. До представления все шло нормально. Никто из актеров не опоздал: все пришли за час до начала. Явился и режиссер. Он хотел присутствовать на спектакле, чтобы внести затем, может быть, какие-то поправки. Костюмы и реквизит также были в полном порядке. Реквизитор заказал в буфете утиную ножку, которую один из актеров съедает по ходу действия, приготовил чашечки с кофе. На сцену их вносит Викторина. На подносе стояли бокалы с соком вместо шампанского. Пистолет тоже находился на своем месте. Не тот злосчастный пугач, а обыкновенный «вальтер». После неудачного показа для прессы директор Голобля дал реквизитору свой собственный пистолет. Он имел на него разрешение. Вместо боевых патронов вставили холостые. Надо сказать, что этот пистолет ни разу не подвел. Смотрелся он куда солиднее, чем наш старый пугач, имевший весьма отдаленное сходство с настоящим оружием.
Как обычно, за час до представления мы с реквизитором проверили, все ли в порядке. Не обнаружив никаких неисправностей, я отпустил реквизитора домой. Хорошо помню, что мы оба проверили, заряжен ли пистолет. Патрон был в стволе. Холостой, конечно. Реквизитор должен подтвердить это в своих показаниях.
Нужно добавить, что столик с реквизитом стоял у правой кулисы, неподалеку от рабочего сцены, который поднимает и опускает занавес. Тремя метрами выше — балкончик главного осветителя, откуда хорошо видна и кулиса, и столик. Большинство актеров выходит ка сцену как раз через правую кулису, вот я и поставил здесь столик для удобства. Слева на сцену входят только два актера, а через дверь в центре — один. Но им никакого реквизита не выдают. Хоть в пьесе и два действия, но декорации не меняются — все та же гостиная. Реквизита очень мало: чашечки с черным кофе, бокалы с шампанским, тарелка с утиной ножкой и пистолет.
После первого звонка, когда актеры готовились выйти на сцену, Зигмунт Висняк, спускаясь из гримерной, поскользнулся и упал с лестницы. Поднявшись, он и шагу не мог ступить. Вывихнул ногу. Сколько раз я говорил директору, что эти треклятые ступеньки доведут нас до беды! Почти каждую неделю на них кто-нибудь спотыкался. Узкие, крутые, плохо освещенные. Давно пора их переделать. Но директор все тянул до капитального ремонта театра. А ремонт нам лет пять как обещали сделать, только одно к другому подогнать не могли. Есть деньги — нет фирмы, которая взяла бы подряд на работы в перерыве между сезонами. Есть фирма — возникают трудности со строительными материалами. Так крутят и крутят, а лестница продолжает наводить страх на актеров. Чудо, что до сих пор как-то обходилось. Висняк первый серьезно пострадал.