Она идеальна.
Джули неловко отстраняется, и я понимаю, что все это время беззастенчиво пялилась на нее.
— Прости, — оправдываюсь я, — слишком долго не видела твоего лица.
— Еще бы, — вторит Том.
— Садись, я сейчас кофе принесу, — говорю я. — Как тебе спалось?
На плите стоит большая сковорода с остатками омлета, и я, внезапно проголодавшись, наполняю тарелку.
— Очень хорошо, — отвечает Джули, как вежливая гостья. — Надувной матрас оказался удобным.
— Она проснулась всего несколько минут назад, — перебивает ее Том. — Я все утро отвечал на телефонные звонки из полицейского управления: «Приходите в любое время». Что, по-видимому, означает: «Если не появитесь к девяти, пеняйте на себя». — Он мрачнеет. — Думаю, есть смысл навестить копов пораньше. Они стараются успеть до появления прессы. Уверен, ажиотаж может начаться с минуты на минуту.
Улыбка на лице Джули тает.
— Наверное, нам пора ехать в участок, раз мама проснулась.
Том накрывает ладонью ее руку, лежащую на столе:
— Мы подождем, сколько скажешь.
— Чем скорее поедем, тем скорее все закончится, — замечаю я.
Глаза Тома наполняются слезами, и я понимаю: он не хочет знать, через что прошла наша дочь. А вот я, как ни странно, хочу. Джули смотрит на меня с благодарностью:
— Да, давайте поскорее покончим с этим.
В глазах дочери читается, что она нуждается во мне, как ни в ком другом. Я не могу держать Тома подальше от полицейского участка, но могу уговорить его остаться в коридоре, а значит, Джейн тоже придется поехать, чтобы приглядеть за отцом.
— Пойдем, Джули, — зову я. — Подберем тебе что-нибудь из одежды. — Пожалуй, юбка подойдет, решаю я, оглядывая ее истощенное тело. Хотя понадобится пара английских булавок.
— Он сказал, что убьет меня, если я буду сопротивляться. Убьет всю мою семью.
— Вы ему поверили? — спрашивает Оверби.
Мы сидим в полицейском участке, в отдельной комнате с окнами из матового стекла и единственным столом: я, Джули, Оверби и молодая женщина-детектив по фамилии Харрис. Том, по просьбе Джули, ждет в вестибюле вместе с Джейн. Оверби хотел расспросить Джули наедине, но она переводит взгляд с его лица на мое, и он со вздохом приглашает меня войти. Я держу чашку черного кофе, настолько слабого, что можно увидеть пузырьки воздуха, прилипшие к внутренней стороне пластикового стаканчика, и прочитать оттиск серийного номера на донышке. Кофе принесла мне детектив Харрис — ну разумеется, — пока Оверби задавал вопросы моей дочери.
— Конечно, поверила, — говорит Джули. — Он приставил мне нож к горлу.
— Кухонный нож, — уточняет Оверби, сверяясь с записями, будто еще не изучил дело как следует, — взятый у вас дома. Другого оружия вы при нем не заметили?
— Ей было всего тринадцать, — вмешиваюсь я, но Оверби поднимает руку и кивает Джули, чтобы та продолжала. К моему удивлению, дочь и правда держится вполне спокойно.
— Насколько я помню, нет. Но я ему поверила. И если бы он решил похитить меня сейчас, когда я знаю, на что он способен, я бы все равно поверила. — Она переводит дыхание. — Выйдя из дома, мы сели в автобус рядом с аптекой, что на Мемориал-драйв, и поехали на автовокзал в центре.
— Вас кто-нибудь видел?
— Наверное, водитель автобуса, но я была слишком напугана, чтобы что-то сказать. На автовокзале он купил два билета. Мы сошли в Эль-Пасо. — Джули делает паузу, и взгляд у нее цепенеет. — Там он изнасиловал меня в первый раз.
— Вы помните, где это случилось?
— В каком-то мотеле. Хотя не помню, в каком именно.
— «Мотель номер шесть»? «Эконо-лодж»?
Она холодно смотрит на него:
— Извините, я не знаю. Мы пробыли там всего пару дней, а потом снова уехали. Мы постоянно переезжали. Он угнал машину в Эль-Пасо. — Оверби, не глядя на Харрис, делает едва заметный жест, и та что-то записывает. — И какое-то время мы ездили на ней, но потом он ее продал. Просто однажды вернулся без машины.
— Он оставлял вас одну?
— Да. Он меня связывал и вставлял кляп в рот, если собирался выйти. Кажется, мы были в Мексике, когда он продал машину, но я не уверена, потому что мне завязали глаза, а потом я долго сидела в кузове фургона.
У меня перед глазами проплывает одно из старых видений: кузов фургона, заклеенный скотчем рот моей дочери.
— Я не сразу сообразила, что он меня продал.
— Он — что?! — Оверби резко поднимает голову.
— Он меня продал, — повторяет она. — Их было пять человек. Или шесть.