Зато сразу стало ясно, почему Джули чувствовала такую слабость. Все это время она думала, что чахнет из-за любви, с которой продолжает бороться, чахнет без душевного тепла, которое грозило предательством всякий раз, когда Кэл смотрел на нее. Как оказалось, предательство проникло вглубь, пронизало всю ее плоть и кровь.
Неудивительно, что она чувствовала себя использованной.
Неудивительно, что она чувствовала себя одержимой.
К счастью, он так и не узнал, что у нее внутри.
Вернуть телефон было непросто: в первые два дня домашние внимательно следили за ней. Но на третий день она выскочила на улицу якобы за почтой и на обратном пути забрала мобильный. Слава богу, под козырьком дома аппарат не промок, и все документы, прикрепленные к нему резинкой, тоже оказались на месте в целости и сохранности. Когда она включила телефон, экран вспыхнул, и на нем появился снимок Кэла, улыбающегося ей с такой любовью и неистребимой верой, что порой это даже раздражало. Но Джули достаточно напиталась этой верой, чтобы ей хватило сил помнить, кто она на самом деле и почему Кэл не должен ничего знать. И в тот день, когда она увидела журнальную статью в библиотеке — Кэл подвез ее туда за учебниками для сдачи аттестата, — ей хватило сил сбежать от него.
Перед отъездом из Сиэтла Джули стерла с телефона абсолютно все, но никак не могла заставить себя избавиться от фотографии Кэла. Она чувствовала, что каким-то неуловимым образом он все еще с ней, и в больнице поняла, откуда у нее такое чувство. Джули даже подумала, что однажды, когда здесь все закончится, сможет вернуться к нему. Она понимала, что идея совершенно бредовая, и собственный организм, видимо, с ней согласился. Принял решение за нее.
Джули в последний раз взглянула на лицо Кэла на экране телефона и на мгновение перенеслась в прошлое: вот она лежит рядом с ним, рука покоится у него на груди, пальцы Кэла перебирают ей волосы, и она слушает, как он описывает бледное лицо своей матери с разбухшим от синяка веком в затемненном заднем стекле «фольксвагена» его тети. Мать бросает последний пустой взгляд в сторону чернокожего мальчика, рыдающего у окна кухни, и отворачивает светловолосую голову, навсегда покидая его.
Джули понимала, как это бывает, и не только потому, что и сама была блондинкой. «Иногда мы просто вынуждены уходить», — подумала она, глубоко вздохнула и нажала на кнопку «Удалить».
Потом она заметила новое сообщение голосовой почты. Не узнав номера, включила воспроизведение и прислушалась, но тут же поспешно нажала на «Отбой» и резко, словно ужаленная, отдернула трубку от уха. Сколько раз ей придется удалять его послания, пока она не сотрет их все? И сколько раз еще будет больно? Она не брала трубку, когда Кэл звонил, и перестала слушать его голосовые сообщения после нескольких первых: во всех говорилось одно и то же. Теперь он пытался дозвониться до нее с разных номеров, надеясь застать врасплох. Она еще раз взглянула на незнакомый номер, а затем с удивлением узнала код города: Портленд, штат Орегон. Может, это совпадение; может, Кэл звонил с мобильного телефона, позаимствованного у друга. А вдруг он действительно в Портленде? Тогда он, видимо, пытается отыскать Джули, идет по ее следу, начиная с Уилла. Конечно, именно с Уилла он и начнет. Кэл давно хотел найти предлог, чтобы встретиться с ее бывшим любовником и забрать вещи Джули; он объяснял это тем, что важно сохранять память о прошлом. Возможно, Кэл уже догадывается, где она. И если он двигается в правильном направлении, сколько времени пройдет, прежде чем он доберется до нее?
Взглянув на дворик перед домом Тома и Анны, она вновь удивилась, что находится здесь. До сих пор не верится! Но представить себе здесь появление Кэла — нет, невозможно.
В разгар полуденного зноя на улице не было пешеходов. Поскольку тротуары вдоль трассы отсутствовали, она шла прямо по автостраде, перешагивая через полосы расплавленного мягкого гудрона. Она миновала несколько домов, которые показались ей огромными после тесной квартирки Кэла в Сиэтле. Перед каждым домом раскинулись плюшевые лужайки с подстриженными круглыми кустами и клумбами бегоний, настолько неподвижными в застывшем воздухе, что цветы выглядели шелковыми. На некоторых верандах высились колонны, как у особняков плантаторов.