И вдруг пальцы появились снова. На этот раз они лежали на плече Джули, вцепившись в ткань ее ночной рубашки; между их узловатыми костяшками струились длинные светлые волосы сестры. Только теперь Джейн заметила, какая у Джули напряженная поза, как похожа сейчас сестра на щенка с широко раскрытыми от ужаса глазами. А затем увидела высокого мужчину, следующего за Джули по пятам. Сестра и незнакомец двигались медленно, и его длинная волосатая рука казалась цепью, связывающей их друг с другом.
«Проснись, проснись, проснись!» — мысленно приказала себе Джейн, но ничего не изменилось. Все вокруг, включая ее саму, будто застыло, словно в кошмаре. Только Джули и мужчина продолжали двигаться. Пусть медленно, как сомнамбулы, но все же они почти добрались до ее комнаты. Джейн открыла рот, чтобы закричать.
И тут Джули заметила ее.
Крик Джейн, не успев соскользнуть с губ, замер в горле, когда Джули уставилась прямо в глубину потайного убежища в шкафу. В ответ Джейн тоже впилась взглядом в сестру, безмолвно умоляя подсказать, как ей следует поступить — заорать, заплакать или засмеяться, если это всего лишь шутка. Конечно, Джули не бросит ее одну посреди кошмара. Джейн пообещала себе: если Джули сейчас объяснит ей, что делать, впредь она всегда будет слушаться сестру и больше не станет ябедничать.
Не поворачивая головы, Джули подняла брови и многозначительно покосилась на мужчину позади, затем снова перевела взгляд на Джейн, как бы приглашая взглянуть куда-то ей за спину, но младшая сестра не могла оторвать взгляд от старшей. Странная пара повернула на лестничную площадку, не задерживаясь у спальни Джейн, и вдруг девочка поняла, почему Джули так напряжена: незнакомец приставил ей к спине острый конец длинного ножа. Джейн почувствовала неприятное жжение между лопатками, как от укуса насекомого, и глаза у нее наполнились слезами.
Девочка и мужчина уже шагнули на верхнюю ступеньку лестницы, когда с чердака донесся громкий скрип. Джейн знала, что это обычные звуки и шорохи дома, но незнакомец замер и нервно оглянулся через плечо. За долю секунды до этого Джули, словно очнувшись от чар, повернула голову к сестре и, призывая к тишине, поднесла указательный палец левой руки к губам, сложив их в безмолвный овал.
«Ш-ш-ш».
Джейн повиновалась, а Джули начала спускаться по лестнице в сопровождении мужчины с ножом.
Такова, по словам единственного свидетеля, история о том, как я потеряла свою дочь — вернее, обеих дочерей, потеряла абсолютно всё, — за одну ночь.
1
Джули нет с нами уже восемь лет, но мне кажется, что прошли столетия. Я выхожу на улицу: пора ехать, чтобы провести последние в этом весеннем семестре занятия. Середина мая в Хьюстоне горяча, как воспаленное дыхание больного. Не успеваю я запереть за собой дверь, как начинаю потеть, одежда прилипает к телу; еще пять шагов до гаража — и влага сочится из каждой поры кожи. Когда я усаживаюсь во внедорожник, пальцы, сжимающие пластиковый стаканчик, соскальзывают, кофе расплескивается, и маслянистые темные брызги попадают на сиденье. Несколько капель угодили и на руку, но я позволяю им высохнуть, включив кондиционер. Лето с каждым годом наступает все раньше.
Я выезжаю задним ходом за шлагбаум, который мы установили на подъездной аллее уже после того, как стало слишком поздно, пробираюсь по нашему микрорайону к основной дороге, а затем вливаюсь в поток машин на шоссе, вдоль которого тянутся массивные пандусы, похожие на ребристые хвосты динозавров.
Восемь утра — час пик, и город с его переполненными дорогами напоминает сейчас огромное сердце с забитыми артериями. Я тащусь в пробке; парализованы все четырнадцать полос, передо мной привычный пейзаж: бесконечные капоты автомобилей и задние фары, слабо мигающие красным в тусклом утреннем свете.
Мне больше нравится смотреть на машины сверху, поэтому мой экономичный «приус» томится в гараже, а я каждый день езжу в университет и обратно на громадном черном «ренджровере» мужа (все равно Том не пользуется им) по трем разным автострадам. Передвигаясь со скоростью улитки, я могу забыть о других автомобилистах и сосредоточиться на выщербленных буквах, установленных на бетонных козырьках торговых центров: «Всё за доллар», «Мир картриджей», «Первая парикмахерская». Неоново-розовый оскал мексиканского ресторана, желто-голубое чудовище «ИКЕА», возвышающееся за платной дорогой, желтушный кирпич новостроек, едва скрытых от автострады неровной линией кустов индейской сирени, — все напоминает о том, что самое страшное в моей жизни уже случилось. Я перебираю знакомые виды, как моя мать перебирала четки.