Однако необходимо было убрать Джейн отсюда, прежде чем та заметит, что у сестры-блондинки темно-русые корни. Джули решила притвориться великодушной. Она указала на сумочку, подарок Анны, которую небрежно бросила на пол:
— Мама дала мне пару сотен баксов. Заплати за мою стрижку кредиткой, а я дам тебе наличные, чтобы ты с пользой провела время наверху.
Джейн колебалась.
— Только не говори мне, что еще не выбрала новый рисунок для тату. — Джули представилось что-нибудь мелкое и неброское, но на видном месте.
— Подумывала набить маленький контур Техаса на безымянном пальце, — призналась Джейн.
— Так вперед!
— Мама увидит. Лучше подождать.
— Чего? Пока тебе не стукнет тридцать? Хватит уже скрывать свою истинную натуру.
Было видно, что ее слова попали в цель.
— А ты здесь не заскучаешь без меня? — спросила Джейн напоследок, потянувшись за сумочкой.
— Вовсе нет. С удовольствием полистаю пока журналы.
Она и правда часто рассматривала журналы в библиотеке, куда Кэл возил ее готовиться к экзаменам на аттестат. Однажды она тайком протащила в туалет номер «Лучших домов и садов» и вырвала оттуда фотографию пышного белого торта в обрамлении серебряных и золотых рождественских украшений. Не из-за рецепта, а просто понравилась картинка. Теперь эта журнальная страница с тортом валяется, скомканная, в мусорном контейнере в Джерси-Виллидж, где она сошла с автобуса в разбитых туфлях и дешевой золотой цепочке с подвеской в виде лошадки, с рюкзаком, набитым сувенирами, — всем ее имуществом. Кроме…
Она рванулась вперед, но было уже поздно: Джейн рылась в сумке. Прежде чем Джули успела вмешаться, Джейн достала бумажник и вынула оттуда свежие банкноты по двадцать долларов. Джули откинулась на спинку кресла, страстно желая, чтобы Джейн не заметила ни документов, ни телефона во внутреннем кармане сумочки, ни ее внезапной паники.
Но Джейн лишь просияла при виде пачки банкнот:
— Спасибо! — И направилась к лестнице.
Как раз вовремя. Парикмахер вернулась в черном фартуке, держа в одной руке миску ядовитокрасной пасты, а в другой — щетку.
— Цвет будет шикарным, поверьте мне!
Джули откинулась на спинку кресла и почувствовала, как холодная склизкая масса коснулась ее головы.
— Сначала мы избавимся от этих некрасивых корней, — объявила парикмахер и продолжала болтать, как поступают опытные мастера, когда видят, что клиент не склонен откровенничать.
Джули только сказала:
— Сестра совсем не похожа на меня. Никто не верит, что мы родственницы.
По просьбе парикмахера она опустила подбородок. И тут же поняла, что беспокоило ее с момента прибытия в Хьюстон, что не давало покоя, куда бы она ни пошла, от кабинета психотерапевта и бильярдной Бобби до кофейни, где Джейн захотелось купить пирожных по дороге в парикмахерскую. Здесь было нечто такое, из-за чего город казался декорацией. И сейчас Джули, глядя под стол с большим зеркалом, обратила внимание на обувь других клиентов, сидящих вокруг. Она была совсем новая: лакированные туфли блестят; носы кроссовок «Рибок» сияют флуоресцентножелтым; кожаные ботинки выглядят так, словно их только что достали из коробки; из ослепительно-белых сандалий с пряжкой в виде золотых львов выглядывают отполированные ногти без единого изъяна. Уставившись в пол, Джули мысленно пробежалась по последним нескольким неделям и увидела парад босоножек и кожаных туфель, будто только что снятых с витрины магазина.
Из-под черной полиэтиленовой накидки выглядывали и ее ноги, стоящие на серебристой перекладине и обутые в уютно потрепанные «конверсы» Джейн. Только теперь Джули заметила, что крошечные дырочки в ткани — одна возле правого пальца, другая сбоку, еще одна возле пятки — расположены слишком идеально. Джули и раньше носила обувь до полного износа и знала, что полотно протирается под шнурками и вдоль подошвы, распускаясь неряшливой бахромой, а не аккуратными овалами посреди ткани, а резина под пяткой изнашивается куда быстрее тряпочного верха, так что чувствуется каждый камешек на тротуаре. Значит, кеды новые, а вовсе не потрепанные, и дырочки проделаны специально.
Джули представила себе город, разделенный между такими, как она и тот парень с обочины в широких штанах, — людьми, чья обувь изнашивается и вытирается до дыр, пропитывается потом уставших ног и пачкается травой, грязью и размякшим асфальтом, — и теми, кто проносится мимо них на внедорожниках, кто не проходит по улице больше двадцати шагов, не торчит на автобусной остановке и не выстаивает смену в круглосуточном магазине; чья обувь всегда как новенькая. Ей очень захотелось рассказать о своих наблюдениях Кэлу. Но только не Джейн. Та сама не ходит пешком. Она может бунтовать против Анны и Тома, но даже не попытается восстать против этого порядка.