Джули хотела было ответить, но Шарлотта уже не смотрела на нее. Открыв рот, она уставилась ей за спину.
15
В зале свиданий в окружной тюрьме Харриса царит адская какофония: здесь нет телефонных трубок, чтобы общаться через плексигласовые перегородки, а встроенные в них динамики едва работают, поэтому десятки посетителей, многие с детьми, вынуждены кричать через стекло. После первого визита Тома я попросила его больше не приходить и, ради всего святого, не пускать сюда Джули.
Зато я часто звоню Джейн. Раз в день, утром, я набираю номер ее мобильного телефона по безумно дорогому тарифу, и мы разговариваем, пока положенные мне пятнадцать минут не истекают и звонок автоматически не завершается. Голос у нее на удивление бодрый: она рассказывает о летних занятиях по гриму, жалуется, что никак не допишет последние рефераты, подумывает о вступлении в лигу кикбола. Мое преступление словно отворило шлюзы, и Джейн бурлит подробностями, которые я с таким трудом выуживала у нее прежде. Детали ее повседневной жизни, бунтарской только с виду, на уровне краски для волос, кажутся мне восхитительными. Когда ее постоянно сравнивали с той, кого уже нет и кто именно поэтому выглядит идеалом, Джейн не знала, как реагировать. Теперь, когда есть реальный человек, с которым можно себя сравнить, ей, похоже, больше не нужен эпатаж. Насколько я могу судить, она в ладу с собой. Иногда ее болтовня немного утомляет, но это расплата за годы пренебрежения младшей дочерью. Она не задает никаких вопросов обо мне, даже не произносит ни к чему не обязывающего «Как дела?», и я ценю это. О Джули она тоже не спрашивает, но Том говорит, что сестры регулярно переписываются.
(«Конечно, я с самого начала знала, что это она», — сказала Джейн, когда я наконец набралась смелости задать вопрос, надеясь убедить ее, что я не плохая мать, а просто глупая. Когда я напомнила, что она сама уличила Джули во вранье насчет мобильного телефона, Джейн ответила: «Ну и что? Я тоже постоянно вру, но это все равно я».) В глубине души я расстраивалась, что Джейн даже после случившегося не пожелала вернуться домой, но, поразмыслив, пришла к выводу, что она ждет, когда я попрошу ее об этом. И пока я не перестану бояться отказа, мы обречены оставаться в тупике.
В то же время не могу сказать, что мне не нравится смотреть на мир глазами Джейн. Вдохновляет, что я сумела бросить вызов миру, даже если в повседневной жизни я иду с ним на компромиссы и играю по заданным правилам. Я провела всю жизнь с оглядкой, и что теперь? Тропы моих помыслов заросли, выбранная модель поведения не принесла результата. Может быть, это побочный эффект изучения поэтов-романтиков, этих фетишистов неординарности, которые два столетия назад разрушили традиционные ценности, представив их банальностью; может быть, поэтому я и не могу нормально общаться с теми, кто любит меня и кого люблю я. Но я стараюсь наладить отношения с Джейн. Я слушаю ее, воображая удар мокрого мяча о кроссовки на спортивной площадке, и в конце каждого телефонного разговора чувствую, что грязная камера, освещенная флуоресцентными лампами, давит на меня чуть меньше.
У происшествия нашлись свидетели: молодая пара, которая той ночью брела по лужайке, чтобы полюбоваться светящимся водопадом. У юноши есть судимость, и он не может давать показания, но девушка подтвердила: хоть она и не могла видеть нас с Джули с того места, где находилась, зато благодаря подсветке фонтана хорошо разглядела жертву. Человека с поднятыми руками, умоляющего о пощаде. Раздался выстрел, человек упал в воду. Но девушка не стала звонить в службу спасения.
Это сделала я.
Как назло, судья, назначенный для нашего громкого дела, — бывший окружной прокурор. Он известен тем, что неизменно отклоняет апелляции, принимает сторону обвинения и даже дает показания против тех, кого судит. Кроме того, он так громогласно вещает о своих отношениях с Христом, будто получил от Чака взятку. Мысль об ученой безбожнице, гниющей в окружной тюрьме — заведении, славящемся жестокими порядками, которые мне предлагают смягчить в обмен на стукачество, — наверняка нравится судье Кроффорду не меньше, чем стороне обвинения, которая подает одно ходатайство за другим об отсрочке слушания дела о моем залоге, используя любые предлоги, от демонстрации фото, где Джули шепчет что-то на ухо Максвеллу, до нездорового ажиотажа по поводу ужасных нападок на уважаемый столп общества.
Тюрьма грязная, переполненная, находиться здесь унизительно и мучительно скучно. Тут запрещены телефонные звонки, входящие письма ограничены по длине и подвергаются тщательной цензуре, а официальное одобрение заказа на получение книги тянется месяцами. Я бы заплатила кучу денег за возможность почитать что-нибудь и отвлечься от мрачной обстановки. Но если Кроффорд ожидает, что заключенные будут приставать ко мне, то ошибается. Женщины меня не трогают. Должно быть, среди них уже распространился слух, что я застрелила человека, который похитил и изнасиловал мою дочь. Доказать, что дело было именно так, конечно, гораздо сложнее, однако именно на этом зиждется моя самозащита. В полицейском участке я умоляла проверить ДНК жертвы с места преступления в бункере в Ривер-Оукс и воспользовалась единственным телефонным звонком, чтобы оставить сообщение для Алекса Меркадо. Должна признать, что, хотя и можно заметить в форме нависающих бровей Максвелла и в его голубых глазах с опущенными веками сходство с портретом похитителя, все же бородатое, с квадратной челюстью лицо проповедника, знакомое всем по билбордам, не слишком напоминает набросок, сделанный восемь лет назад полицейским художником со слов десятилетней Джейн.