На самом деле наш план был антипланом. Нам следовало всецело положиться на волю Бога. Это все, что я знаю. Джон Дэвид обещал, что мы вместе отдадимся источнику света, погрузимся в море его любви и нам никогда больше не придется строить никаких планов.
Однажды вечером я послала ему стих о полевых лилиях. Он поправил меня: «Мы не станем лилиями, мы станем ничем. Превратимся в абсолютное ничто».
В последний вечер перед тем, как план должен был осуществиться, Джейн посмотрела на меня, когда мы чистили зубы, и сказала:
— Я кое-что знаю о тебе.
В тот момент я считала про себя до ста, как всегда делала, когда чистила зубы. Чувствуя на себе взгляд сестры в зеркале ванной, я представила себя в одиночестве, чтобы выражение лица не менялось.
— Ты думаешь, никто не замечает, — сделала Джейн еще одну попытку. Изо рта у нее потекла вспененная зубная паста, и она сплюнула ее в раковину. — Думаешь, ты крутая.
Я не считала себя крутой. Родители считали меня крутой. В школе считали меня крутой. Но это было не так. Я выглядела крутой только из-за подруг, которые всегда звонили мне по выходным, чтобы пригласить в торговый центр. Один из их старших братьев высаживал нас у «Галереи», где мы примеряли топики на бретельках в «Вет сил» и нюхали все духи в «Сефоре». В доме Кристиана устраивались пижамные вечеринки для всей команды. Там я болтала с Лорен или Майей, и все темы сводились к Аарону. Может, Джейн говорит об этом? Выдуманная влюбленность в Аарона обросла такими подробностями, что иногда казалась мне вполне реальной.
Я снова сосредоточилась на зеркале и заметила, что лицо у Джейн раскраснелось, а в глазах стоят слезы.
— Почему ты меня больше не любишь?
Я дошла до ста как раз в тот момент, когда тема разговора поменялась. Я уже знала, что это не совпадение. Совпадений не бывает. Я наклонилась и осторожно сплюнула пасту в раковину, затем выпрямилась и вытерла рот полотенцем.
— Почему ты думаешь, что я больше не люблю тебя?
— Могла бы просто сказать: «Я тебя люблю», — скривилась Джейн.
— Но я действительно тебя люблю!
— Нет, не любишь!
Слезы уже текли по раскрасневшимся щекам сестры. В последнее время Джейн часто плакала. Мама сказала, что половое созревание у нее наступило раньше, чем у меня, зато и закончится раньше. В старой пижаме с фланелевой рубашкой на пуговицах и завязками на брюках Джейн выглядела крупнее меня, хотя пока не догнала в росте. Грудь у нее тоже еще не появилась, но перемены уже явственно чувствовались. Мама уверяла, что скоро Джейн перерастет меня. «А я этого уже не увижу», — с болью подумала я.
— Ты моя сестра, — сказала я. — Какой бы ты ни была, я тебя люблю.
Мне хотелось свести разговор к шутке, но, произнеся эти слова, я поняла, насколько они верны. Все детство мы вместе играли, дрались и делали все остальное. Джейн кидала в меня игрушки, если я поворачивалась к ней спиной, игнорируя ее, а я бежала жаловаться маме, когда младшая сестренка не подчинялась правилам настольной игры или удирала, потому что проигрывала. К глазам подступили слезы, и я бесстрастно подумала, что не следует удерживать их. Даже слезы могут пойти на пользу плану.
— Тогда почему ты не хочешь тусоваться со мной? Вечно гуляешь со своими новыми друзьями, а мне приходится сидеть дома и смотреть телевизор в одиночестве. Ты даже ни разу за все лето не посмотрела со мной «Красавицу и чудовище».
— Но фильм-то дурацкий, Джейн, — возразила я. — Детское кино.
— Не дурацкий! Мне нравятся песни оттуда.
Особенно она любила ту песню, что звучала в таверне. Всякий раз, когда Джейн казалось, что ее игнорируют, она заводила эту песню, и если остальные не бросали свои дела и не начинали подпевать, она голосила все громче и громче. Джейн не боялась показаться назойливой, не боялась заполнить собой все пространство.