Нередко, возвращаясь из поездок затемно, мы останавливаем машину и прислушиваемся к звукам ночи. Можно различить тихий вой, рыдание шакалов, трескотню цикад, заунывное кваканье древесных лягушек, стрекотанье кузнечиков, уханье филина. Вдруг, как по команде, все замолкают; наступает тишина. Но ненадолго: каждый снова затягивает свою песню. В кустах громко ворошится птица, она хлопает крыльями и лает, словно собака. А вот звуки посолиднее — рык пантеры. Где-то мяукает кошка. Как она попала в джунгли? Может быть, дикая? Внезапно кто-то громко свистит, как Соловей-разбойник, ему отвечает сразу несколько свистунов.
Мы садимся в машину и, освещая фарами дорогу, мчимся дальше. В возбужденном мозгу все еще звучит ночная симфония. Становится грустно при мысли, что, вероятно, больше никогда не услышу ее.
(Вместе с Четти мы посетили медицинский колледж. Заведующий кафедрой профилактической и социальной гигиены профессор Б. Н. Лингарапо любезно принял нас и охотно рассказал о своей работе по предупреждению инфекционных болезней и борьбе с эпидемиями. Он дал высокую оценку трудам советского академика Е. Н. Павловского — автора теории природной очаговости трансмиссивных, т. е. передаваемых членистоногими, болезней.
Сущность этой теории заключается в том, что в природе всегда существовали и имеются сейчас (независимо от человека) болезни, поражающие диких животных. Передаются эти болезни от одного животного другому, как и их возбудители (ультравирусы, бактерии, спирохеты, грибки и различные простейшие организмы), кровососущими насекомыми и клещами. Если в необжитые места, где имеется природный очаг, попадает человек или домашнее животное, они становятся соучастниками очага и тоже заболевают. В Советском Союзе природная очаговость свойственна клещевому японскому и таежному энцефалитам, различным клещевым сыпнотифозным лихорадкам, среднеазиатскому клещевому возвратному тифу, пендинской язве, туляремии, бруцеллезу и др.
С академиком Е. Н. Павловским профессор Лингарапо познакомился во время торжественного вручения русскому ученому диплома об избрании его почетным членом Делийского университета. Профессор считает его одним из крупнейших современных паразитологов и был бы рад получить его новые труды.
— Теория природной очаговости, — говорит он, — вполне применима к некоторым болезням Индии. Так, она дает нам ключ к борьбе с гвинейским червем, вызывающим дракункулез, или ришту. В штате Мадрас, например, ежегодно регистрируют до 800 случаев ришты. Это заболевание, насколько мне известно, встречается и в восточных районах русского Туркестана?
— Это крайне устаревшие сведения. Дракункулез, гнездившийся веками в Старой Бухаре, Самарканде, Ташкенте и других районах Средней Азии, ликвидирован еще в тридцатые годы.
Ришта
Кое-где в Индии еще применяется очень древний способ извлечения червя из подкожной клетчатки ноги. Обнаружив в лопнувших покровах язвы головной конец ришты, его с большой осторожностью наматывают на чистую палочку и прибинтовывают к ноге. Через два-три дня делают еще оборот и снова бинтуют. Проходит много времени, прежде чем весь червь окажется извлеченным.
Но так лечат только в глухой провинции. Современный хирург извлекает ришту под местной анестезией, глубоко вскрывая язву.
Я покидаю гостеприимный Майсур, от пребывания в котором у меня сохранится столько ярких и приятных воспоминаний. За рулем — Четти в расшитой золотом по бархату узбекской тюбетейке. Мой подарок пришелся ему по душе.
Мы едем в Кунур.
В ГОЛУБЫХ ГОРАХ
Нильгири в переводе означает «голубые горы». Они действительно, без всякого преувеличения, без всякой натяжки, голубые. Ближние цепи бирюзовые, дальние — голубые и синие, как наши васильки.
Своей необычной раскраской горы обязаны цвету порфиров и гнейсов, основных слагающих пород. Там, где эти древние выветрившиеся породы обнажены и открыты взору, они поражают глаз сочностью красок.
Сочетание яркой зелени листвы, резкого солнечного света, чистой голубизны неба и синевы гор создает редкое, неповторимое, ослепительное зрелище.
Нильгири славятся не только своей красотой и богатством растительного мира. Здесь обитают племена, тайны которых не разгаданы до сих пор.
На верхних плато живут тоды. На плодороднейших пастбищах, не уступающих альпийским лугам, они пасут своих богов — буйволов. Это единственное их божество дает все: молоко и мясо для еды, шерсть и кожу для одежды и жилищ. Больших деревень тоды не строят — по долине разбросаны одинокие домики, по форме напоминающие овальную бочку и крытые сухой травой. Вокруг них из крупных камней сделаны ограды. Мужчины племени высоки, стройны, красивы.
Несмотря на чистый воздух, здоровую пищу, на жизнь, лишенную каких-либо треволнений, тоды вымирают. В чем причина, никто не знает, как никто не знает, откуда они пришли. Некоторые этнографы полагают, что это потомки солдат Александра Македонского; другие, основываясь на языковой общности, — что это выходцы из древнего Вавилона.
В густых зарослях лесов обитают темнокожие, низкорослые люди, которых панически боятся южане. В наши дни, дни ракет и спутников, они твердо верят в колдовскую силу этих племен и страшатся их «дурного глаза».
Восточные и Западные Нильгири расходятся, словно два крыла, оставив между собой узкую долину. По ней проложено великолепное шоссе, идущее до самой южной оконечности полуострова — мыса Коморин.
На высоте 2 тысяч метров над уровнем океана лежит Кунур — чудеснейший город-курорт и центр чайного производства юга. В самые жаркие месяцы года здесь прохладно.
На улице Кунура
Тихий, необыкновенно зеленый, он был излюбленным местом отдыха англичан. И теперь сюда в жару съезжается индийская буржуазия.
Но нас в город привела не экзотика, не загадочные племена, не прозрачный воздух, а малярия.
В Тамилнаде за год выпадает от 1500 до 4 тысяч миллиметров осадков, температура в холодное время колеблется в пределах 3 до 20° тепла, в самое жаркое — от 13 до 24°. Поэтому растительность тут буйная. В рощах разместились пришельцы из Австралии — эвкалипты, на склонах гор — чайные плантации, ниже — леса из тика и сандалового дерева.
Кунур расположен в центре внутреннего плоскогорья Тамилнада, а внизу, на огромной равнине, простирающейся до Коимбатура, — нездоровые, заболоченные малярийные районы. Только в последние годы эти гиблые места стали пригодными для жилья. Шефство над ними взяли сразу два учреждения: ВОЗ и Микробиологический институт имени Пастера.
Директор его доктор Н. Веерарагхаван знакомит меня с работой института. Мы осматриваем цех по изготовлению противооспенной вакцины, прививочного материала против бешенства и многих других препаратов. В одной из лабораторий рядом с портретом Луи Пастера висит портрет русского врача В. Хавкина, имя которого носит микробиологический институт в Бомбее. В 1957 г. этот институт отметил 60-летие своего существования.
— Дела таких самоотверженных людей, как Хавкин, подлинных гуманистов, не забываются, — говорит доктор Веерарагхаван. — Он пользовался огромной популярностью среди индийцев при жизни, и до сих пор народ хранит благодарную память о нем.
В конце XIX в. В. Хавкин, тогда еще молодой ученый, работал в пастеровском институте в Париже. Он бился над получением противохолерной вакцины. Три года напряженного труда как будто принесли победу. Осталось только провести экспериментальное исследование — испытать действие препарата на человеке.
В 1892 г. ученый ввел вакцину себе под кожу. Результаты оказались положительными, и трое русских друзей врача проделали то же самое.