Малярийных больных в деревне не обнаруживаем, но обращаем внимание на людей (детей и взрослых) с явными признаками малокровия. Большие животы, тонкие ручки И ножки делают детей похожими на пауков. Осмотр и подробные расспросы позволяют без труда определить некатороз — глистное заболевание, по тяжести не уступающее малярии.
Идеальной средой для развития личинок некатора является плодородная земля кофейных, банановых и сахарных плантаций. Через короткий срок личинки становятся червями, которые питаются кровью человека и по праву приобретают название убийц.
К счастью, под жарким тропическим солнцем жизнеспособность личинок сохраняется всего лишь шесть-восемь часов.
— Вот косвенные виновницы широкого распространения некатороза, — говорит Карпентер, указывая на мирно клюющих кур.
— Каким образом? — удивляюсь я.
— Дети нередко отправляют свои естественные надобности во дворах возле хижин, на улицах, огородах и вместе с фекалиями оставляют яички некатора. Вездесущие куры расклевывают кал, и яички попадают в их кишечник. Личинки через него проходят живыми и вместе с куриным пометом рассеиваются по территории села, двора, плантации. Обуви здесь почти не носят, а личинки способны проникать через неповрежденную кожу.
— Вероятно, тут распространен и аскаридоз, — предполагаю я.
— Да, на территории от Бангалура до южной точки полуострова более 30 процентов населения поражено им. Часто встречается также висцеральный лейшманиоз — калаазар, поражающий главным образом селезенку. Он передается москитами, заражающимися от больных собак и грызунов.
Я смотрю на изможденные лица индийцев, на их жалкие лачуги и думаю о том, как много еще предстоит сделать, чтобы люди избавились от болезней, жили лучше, счастливее, дольше.
Страна, насчитывающая 439 миллионов жителей, обладает неисчерпаемыми возможностями для процветания.
Возвращаясь в Кунур, мы как бы просматриваем ту же пленку, но только пущенную в обратную сторону. Мелькают села, деревушки, стройные арековые пальмы, бананы, бесстрашно сидящие на шоссе обезьяны.
Утром в сопровождении доктора Мохана направляюсь в центр города. В густой зелени садов прячутся особняки владельцев чайных плантаций.
В ресторанчике, с циновками из пальмовых листьев вместо стен, выпиваем по чашке кофе. Я с интересом рассматриваю свисающие с потолка спирали клейкой бумаги. На них довольно полно представлен мир насекомых. Кого тут только нет — и комары, и москиты, и мухи, и цикадки, и моли, и ночные бабочки.
Возле базара, под могучими смоковницами, разместились лоточники, продающие горячие лепешки. Дальше начинаются торговые ряды, где на половиках и ковриках разложены товары.
Продавец, сидя на корточках, примеряет девочке-подростку раскрашенные медные браслеты. Седой индиец с длинными волосами, висячими усами и бородой, как у деда-мороза, предлагает леденцы-петушки, свистульки и бумажные вертушки на палочках.
В ожидании первых покупателей
На кунурском базаре
На лотках богатейший выбор духов и цветочных одеколонов. В пузырьках и флаконах — розовое, бергамотовое, эвкалиптовое масло, эссенции.
В стеклянных витринах магазина выставлены куклы, закрывающие глаза и произносящие «мама». При них комплект смены белья и крошечная бутылка с соской. Если дать кукле соску, из глаз ее потекут «слезы». Дети с восторгом смотрят на недоступные им игрушки. Кое у кого блестят настоящие слезы.
У входа в небольшие лавочки висят плетенные из прутьев клетки, в которых негромко посвистывают перепелки.
Утром я покидаю Кунур, чтобы попасть на аэродром в Коимбатуре, откуда самолет должен доставить меня в Мадрас.
В час дня машина въезжает на открытое поле аэропорта.
К моим вещам в чемодане прибавилась коллекция комаров Юга Индии, подаренная кунурскими врачами. Среди них переносчики малярии анофелес флювиатилис, кулицифациес, аконитус, варуна, карвари, умброзус и другие, не встречающиеся у нас виды.
МАДРАС — СТОЛИЦА ЮГА
Аэропорт Мадраса расположен довольно далеко от города. Из окон автобуса видны унылые песчаные равнины. Глаз радует лишь гладь Бенгальского залива, вдоль которого пролегает магистраль. Чем ближе к столице штата, тем больше зелени. Небольшие рощи кокосовых пальм сменяются деревьями великанами — казуаринами. Эти переселенцы из Австралии великолепно прижились здесь; некоторые из них достигают 40 метров. Могучие корни, словно щупальца спрута, разбегаются среди песков, закрепляя их.
Вскоре показываются домики окраины, а затем виллы, принадлежащие более зажиточной части населения. Проезжаем набережную, район университета, несколько оживленных улиц и попадаем на Маунт-роуд. Здесь разбиты скверы, засаженные акациями и фикусами. Вдоль тротуара выстроились кокосовые пальмы, альбиции, бананы и хлебные деревья. На клумбах цветут красные, как факелы, канны, флоксы, циннии.
Жительницы Мадраса
Вот и гостиница. Менеджер, энергичный, исключительно деловой человек, передает ключ от номера и осведомляется о цели моего приезда. Он звонит людям, с которыми мне нужно встретиться, договаривается с кассой аэродрома о билете до Коломбо.
Поднимаюсь в номер, вешаю снаружи табличку с надписью «прошу не беспокоить» (дверь в коридор не запирается) и собираюсь отдохнуть. В гостинице тихо. Тут стараются беречь покой приезжих — радио нет, все говорят вполголоса.
Я широко открываю окно, выхожу на балкон — и буквально глохну от пронзительного карканья ворон. Шум, производимый ими, не сравнить даже с самым громким репродуктором. Гнезда их расположены на деревьях под самым окном. Они непрерывно копошатся там, залетают на балкон, садятся на подоконники, забираются в комнату.
Бесцеремонностью и нахальством индийскую ворону не превзойдет ни одна птица.
Марк Твен в своих воспоминаниях об Индии уделил ей немало внимания и отметил именно это качество: «Когда я сижу в одном углу балкона, вороны присаживаются на перила в другом и обсуждают мою персону; они придвигаются ко мне все ближе и ближе, пока не оказываются почти рядом; тут они и сидят и без всякого смущения болтают насчет моего костюма, моей прически, цвета лица, какой у меня может быть характер, какова профессия и каковы политические взгляды… Я криком гоню их прочь, они недолго кружат в воздухе, смеясь и издеваясь, потом опять присаживаются на перила и принимаются за старое».
Коридорный предупреждает, чтобы на столиках не оставляли часы, запонки, перстни и другие блестящие предметы. Недавно у одного постояльца ворона утащила даже золотую челюсть.
По поводу вороватости этих птиц хозяин гостиницы имеет свою теорию: многие домовладельцы собирают древесный сок, для чего надрезают кору деревьев и подвешивают глиняные горшки, куда этот сок стекает. Накопившаяся жидкость бродит и превращается в хмельную брагу. Птицы постоянно пьют ее и спьяну безобразничают. Как ни фантастично это объяснение, я готов с ним согласиться.
Индийская ворона весьма неприглядна с виду — значительно крупнее, чернее и уродливее нашей; у нее длиннее и тоньше ноги, длиннее клюв, ближе посажены любопытные, бегающие глазки.
Бесстрашие ее поразительно. Впрочем, в Индии многие птицы и животные не боятся людей. Что это — отсутствие защитной реакции, рефлекс, возникший вследствие того, что животных здесь не уничтожают? Очевидно, так.