Спор сразу прекращается.
Ночь не приносит прохлады, жарко даже у самого озера.
Мы долго молчим, прислушиваясь к звукам ночи, и изучаем звезды, которые здесь необычайно ярки. Отчетливей, чем у нас, виден расплывчатый пояс Млечного пути. Далее, над горизонтом, — созвездие Южного Креста. В зените сверкает Орион, чуть южнее от него — звезды Аргуса. На широчайшем, словно темно-синем ковре, выткана «наша» Большая Медведица, но только ковш ее перевернут. Хорошо видна Конопус, пожалуй, она горит ярче, чем у нас Сириус; созвездия южного неба — Центавра, Райской птицы, Летучей рыбы, Южного треугольника — по блеску уступают ему. По небосклону проносятся метеориты, сегодня их особенно много.
Мы расходимся, условившись встретиться за утренним кофе. Окна в номере гостиницы открыты, иначе из-за духоты не уснешь. Единственное спасение от двукрылых кровососов — полог. Он полностью закрывает кровать, особенно если бахрому подоткнуть под матрац. И все-таки откинутая во сне рука оказалась за пределами убежища и немедленно была атакована. Наутро на ней выскочило более десятка зудящих волдырей.
— Будь осторожнее в дальнейшем! — предупреждает Адан. — Хотя кулекс малярию не передает, зато может заразить филяриозом. А ведь вы-то знаете, какая это неприятная штука.
Он улыбается и добродушно похлопывает меня по плечу.
— Впрочем, все не так уж страшно. В Канди, например, у 20 процентов студентов в крови обнаружены филярии, но филяриозом они тем не менее не заболевают. Очевидно, для этого необходимо более значительное и длительное насыщение крови возбудителями. Ну, а вы у нас недолгий гость и заболеть не успеете.
Сидя за столом, я наблюдаю пробуждение дня. Дует прохладный ветерок, солнце еще не греет. Слышится пенье и щебетанье птиц. На железной крыше гостиницы копошится семья обезьян. По двору разгуливают индюки, куры и петухи.
— К этим курам, — заметил подававший кофе офици ант, — нередко приходит в гости дикий петух из джунглей. Домашний вызывает его на бой и прогоняет. Конечно, гость (сильнее, однако он всегда уступает, вероятно, из чувства справедливости.
Над озером висит легкая пелена тумана. Вдали громко хлопают крыльями пеликаны. Возле них, словно лодчонки около баркасов, снуют дикие гуси. Змеиная птица, черная е длинной подвижной головой, похожая на нашего баклана, ничуть не смущаясь присутствием людей, уселась рядом с нами на ветки затонувшего дерева. Она начисто обглодала несколько сучьев и усердно занялась рыболовством.
Мы снова в машине. Едем в одно селение осмотреть больного, а потом в Полоннаруву, город-музей, бывшую столицу Цейлона.
Больной, оказавшийся продавцом бетеля, встречает нас у порога и начинает с извинений за беспокойство. Его действительно лихорадило, поднялась температура, но сегодня он здоров, и малярии, по-видимому, у него нет.
Узнав, что его гость — москвич, хозяин высоко поднимает брови.
— Вот уж никогда не думал увидеть у себя в доме русского.
Он роется на полке и приносит несколько номеров журнала «Советский Союз», издаваемого на английском языке Дели.
— Знаю, все знаю о вас и о вашей земле.
Он угощает нас рисом в масле, с зеленью и фруктами, показывает, как готовится для продажи бетель. Берутся наструганные ножом пластинки орехов арековой пальмы, листья бетельного перца и жженая известь, полученная из раковин и превращенная в порошок. На листик бетельного перца накладываются ломтики арека, посыпанные известью, затем его завертывают и кладут в рот. Слюна становится киноварно-красной, зубы от частого употребления чернеют. Продавец утверждает, что жвачка приятна и ароматна.
— Правда ли, что у людей, жующих бетель, губа оттопыривается и лицо становится некрасивым? — спрашиваю я доктора Адана.
— Пожалуй, да. При частом употреблении он вообще вреден, хотя действует возбуждающе и способствует поднятию тонуса. У тех, кто жует бетель с известью, нередко бывает рак губы или языка.
— В первый раз об этом слышу! — искренне удивляется продавец. — Если бы знал раньше, переменил профессию! — Он смотрит на кучу раковин и с досадой машет рукой.
Дорога в Полоннаруву идет среди джунглей. Торопливо перебегают шоссе дикие кабаны, по виду совсем не отличающиеся от наших. То и дело попадаются зайцы. На деревьях — много белок.
— Совсем как у нас в тайге или на Кавказе, — удивляюсь я.
— А эти тоже водятся там? — показывает на попугаев Адан.
Я развожу руками.
Столицей Цейлона Полоннарува был еще в X–XIII вв. Тогда здесь возводились дворцы, храмы и дагобы; город сиял золотом и серебром, как когда-то Анурадхапур — тоже столица сингальского царства, но еще в V в. до н. э. Теперь это по-своему интересный, но совершенно провинциальный городок.
В каменной кладке полуразвалившихся стен Полоннарувы сохранились изображения слонов и обезьян. Наиболее примечателен дворцовый храм Ватадаге с двумя круглыми террасами. На боковых стенах четырех входов — фигуры людей, каких-то странных зверей, гирлянды цветов. Рядом с храмом находится каменная книга, посвященная жизни раджи Ниссанка Малла, — девятиметровый камень, покрытый лишайником. К XII в. относится ступенчатая башня Сат Махал Прасад.
Особенно запомнилась мне колоссальная фигура лежащего Будды в глубине скального храма и у изголовья — статуя одного из его учеников, Ананда. Обе скульптуры созданы в XII в. Метрах в пятидесяти от них на пригорке среди леса, словно гигантский гриб, возвышается каменная ступа — дагоба.
Лежащий Будда
Интересно, что в 1962 г. П. Н. Кожемяк обнаружил в Чуйской долине (Киргизской ССР), близ поселка Краснореченского, остатки буддийского храма с уникальной скульптурой лежащего Будды. Здесь, как и на Цейлоне, он повернут на правый бок, нога чуть выставлена вперед. Складки одежды облегают тело. Скульптура разрушена, но даже оставшаяся часть поражает своими размерами — 12–13 метров.
Мы колесим по центральной части острова. В горных районах малярия почти исчезла. Зато в поймах рек, заболоченных полях, сырых низинах она все еще дает о себе знать.
Трудно поверить, что под жгучими лучами солнца может оставаться хоть какая-нибудь влага, но на Цейлоне ее более чем нужно.
По крутой, очень живописной дороге мы спускаемся к океану. На побережье между пальмами и бананами разбросаны все те же крытые соломой полутемные жилища с верандами.
В лавочке на полке разложены соль, спички, мыло, чай. в корзинах — рыба, фрукты и овощи, на столиках расставлены бутылки с напитками желтого, зеленого и оранжевого цвета, на лотках — кренделя.
Волны океана приносят кожуру от бананов и ананасов. Шумит прибой, на приколе качаются легкие рыбачьи лодки, прямо на песке растянуты сети для просушки.
Рыбаки перекладывают из лодки в корзины рыбу, похожую на карпа, и двухметрового махасира с крупной чешуей. Здесь, по словам рыбаков, купаться нельзя из-за акул. Впрочем, подошедший к нам старик сингал уверяет, что здешние акулы не опасны и что лишь возле Коломбо как будто появляется изредка рыба-меч, акула-молот и рыба-пила, да и то не у самого берега.
К голове одной из рыб присосалась небольшая ремора. С трудом оторвав ее, мы рассматриваем мощную присоску. Ремора плотно прикрепляется к телу рыбы и плавает вместе с ней, пользуясь не только бесплатным транспортом, но и остатками пищи. Нашелся в лодке и экспонат для моего музея — четырехзубка. Еще живая, она раздувает покрытое колючками тело и становится абсолютно круглой, затем выпускает воздух и принимает вновь плоскую форму. Ее сильные зубы позволяют «лузгать» раковины моллюсков, как семечки, и лакомиться их содержимым. Колючки спасают от хищников. Если же случайно она оказывается у кого-нибудь в желудке, то действует весьма решительно: пускает в ход зубы, прогрызает сначала стенку желудка, а потом мышцы неосторожного хищника и выходит на волю.