В Индии мне рассказывали о многих способах приготовления кофе (например, с чесноком), но о «шакальем» я слышал впервые.
В комнатах полумрак и довольно прохладно. Спущенные до пола оконные шторы защищают от палящих лучей солнца, чуть слышно шумят электрические вентиляторы. В широкогорлых вазах благоухают срезанные цветы. На их стебельки наброшены тонкие колечки разноцветной бумаги.
Жена доктора не принимает участия в разговоре, она лишь внимательно следит за ходом беседы и приветливо улыбается. Дети, сначала стеснявшиеся посторонних, теперь освоились и с криком носятся по комнате. Не без удивления отмечаю, что у всех у них, даже у четырехлетнего малыша, густо подведены глаза. По мнению хозяина дома, подобная косметика на юге необходима: сурьма предохраняет от распространенных здесь глазных болезней.
Мы выходим на балкон полюбоваться закатом.
У нас такие яркие закаты бывают только после грозы. Облака сгущаются и распадаются, огненный шар скрывается за пальмовой рощей, и все окружающее постепенно приобретает иные краски: розовые цветы превращаются в кроваво-красные, синие плети глициний становятся сиреневыми, а листья деревьев — салатно-желтыми. Наконец наступает полная тьма, и небо покрывается звездами.
У девочки густо подведены глаза
К вечеру состоятельные индийцы любят менять туалеты. Мужчины надевают чистые «малмалы» (род узких длинных блуз из тонкого шелка), тюрбаны и деревянные сандалии с пуговицей, которую захватывают пальцами ног.
Женщины носят плотно облегающие шею и грудь вышитые золотом короткие корсажи, сари из атласа и множество украшений — браслеты на руках и ногах, колье с изумрудами и сапфирами, золотые часы. На пальцах ног — перстни, на шее и волосах — гирлянды из свежих цветов.
Все сидят на коврах и подушках, жуют бетель, курят трубку с длинным чубуком или индийские сигары.
После вечернего чая подруги хозяйки исполнили танец. Танцы катхакали на юге считаются классическими. Язык жестов в них строго подчинен определенным правилам. Позициями пальцев рук («мудра») в сочетании с различными жестами и позами танцовщик может выразить застенчивость, изобразить лотос на стебле, ливень и дождь, открытую пасть крокодила, показать преследование демона. Жесты помогают зрителям следить за развертыванием событий, за сюжетом. Знатоки улавливают самые тонкие нюансы выражения чувств исполнителя, я же без их помощи не мог разобраться в значении жестов и в конце концов махнул рукой и стал внимательно следить за всей группой танцующих.
Танцовщица
Танцоров сменили певцы, исполнявшие какую-то печальную песню. Пастушья свирель (дудка из тростника) и барабан вторили односложному, множество раз повторявшемуся мотиву.
Очень интересным оказался любительский оркестр. Его участники (домашние, соседи и гости), по-видимому, хорошо сыгрались. Инструменты представляли собой бамбуковые трубки разной толщины и длины, каждая из которых издавала одну-единственную ноту. Дирижер, зная возможности всех инструментов, вовлекал их всякий раз, как это требовалось. Почти невероятно, но мелодия передавалась с абсолютной точностью, и я не заметил ни одной ошибки. А ведь обнаружить их мне было бы не трудно: музыканты исполняли «Подмосковные вечера».
ПО СЛЕДАМ МАЛЯРИИ
Четти много времени проводит в лаборатории противомалярийной станции, расположенной на окраине Майсура, он тщательно готовится к совместной поездке по районам штата. Еще и еще раз проверяем сводки, изучаем последние сообщения о свежих случаях малярии, сопоставляем эти данные с прежними сведениями. Четти то и дело подходит К картам и схемам, развешанным по стенам небольшой комнаты.
— Вот тут, в этих местах, не так давно от малярии умирали сотни людей. Теперь, как видите, случаев со смертельным исходом почти нет, а больных — только несколько десятков.
— А здесь, — ом обводит указкой большой кружок на карте, — малярия исчезла. Еще года три, и мы уничтожим ее во всем штате!
— Очень хочется верить, дорогой друг, что будет так, — говорит вошедший в комнату Рао, — но, боюсь, три года слишком малый срок.
Реплика спокойного и сдержанного Рао вызывает у пылкого Четти бурную реакцию.
— Вы же лучше, чем кто-либо другой, знаете, каких успехов мы добились. Вспомните, что делалось вокруг Майсура, да и в самом Майсуре десять лет назад! В некоторых деревнях в иные дни лежали почти все жители. Ни одна эпидемия, даже самая страшная, не уносила столько жизней, сколько из года в год уносила малярия.
— Да, да, — соглашается Рао. — К счастью, мы не можем показать вам то, что было в прошлом.
— Да и не надо, — машу я рукой, — слишком тяжелые ассоциации. Три года действительно большой срок, и за это время можно сделать немало, особенно если за работу возьмутся такие энтузиасты, как вы.
В штате Майсур, судя по картам, много заболоченных районов.
— Ведь можно же осушить эти проклятые болота, — говорю я.
— Безусловно, но тогда вряд ли там можно будет сеять рис. Впрочем, мы поедем туда, и вы все увидите сами.
Горное село Махрдезваран Хилл в соседнем штате Мадрас (150 километров от города) — старый очаг малярии. Оттуда давно нет сведений, хорошо было бы начать нашу поездку именно с него. Выясняется, что май — самый подходящий месяц: в другое время года до села не добраться. Дорога туда идет через джунгли. В ряде мест ее пересекают ручьи и речушки. Не страшные сами по себе, они после дождя становятся абсолютно непроходимыми. До дождей в нашем распоряжении есть несколько дней, и мы решаем выехать незамедлительно.
— Вот и чудесно, — радуется Четти, — завтра утром и выедем.
Оперативность Четти можно сравнить разве только с его пылкостью. Уже с вечера было подготовлено все — и машина, и ящики с микроскопом, красками, реактивами и медикаментами.
Ранним утром, когда весь город еще спит, машина с красным крестом покидает Майсур. Кроме Четти, Рао и лаборантов с нами едет госпожа К. Нагарамнана — член майсурского муниципалитета.
В пригороде мчимся по отличному шоссе, обсаженному необыкновенными деревьями с красными цветами. У нас нет растений, даже отдаленно напоминающих эти, оттого, быть может, они производят ошеломляющее впечатление. Представьте себе аллею деревьев, кроны которых словно охвачены ярким пламенем. На ветровом стекле вспыхивают красные отблески. В перспективе образуется стена сплошного огня, и кажется, что мы проносимся сквозь пламя костров.
— Мы не сгорим в этом пламени, доктор? — спрашиваю Четти.
— О, нет. Это всего лишь спотодеа бомбакс (огненная акация). Вот я видел людей, ступавших по раскаленным углям босыми ногами, — это зрелище поинтереснее. Здесь, на юге, есть секта огнепоклонников. В определенный день (неясно, почему именно его выбирают из прочих дней года) целая группа людей босиком идет по дорожке, выложенной раскаленными углями.
Обычно об этом узнают заранее, и собирается огромная толпа зрителей, съезжается множество туристов, особенно врачей, репортеров, кинооператоров.
Самое любопытное — никаких ожогов, в этом я убеждался не раз. Не бывает даже обычной красноты. Ничего, как будто человек прошел по мягкой траве.
— Вероятно, тут есть какой-то секрет?
— Возможно. Но в течение столетий никто так и не разгадал его, а уж кто только за это не брался. Точно известно лишь одно — испытанию огнем предшествует длительная психологическая подготовка: песни и молитвы в течение месяца. А потом по знаку жреца члены секты один за другим, твердо ступая босыми ногами по пылающим углям, проходят 5–10 метров. Если это фокус, то, конечно, удивительный.