Но союзники разгадали наши действия. Американцы тоже стали пристально изучать лежавшее перед ними поле. Заметив, откуда мы ведем наблюдение, они направили на нас огонь своих артиллерийских орудий и минометов. Райе, Видман и Фидлер, спрятавшись за полуразрушенным колодцем, стали прикрывать нас. Но прямо туда, где они расположились, угодил снаряд, Фидлера и Видмана буквально разорвало на части. А вот стоявшему на коленях в полуметре от них Райсу на самом деле повезло — он не получил ни царапины. Запыхавшись, он скатился в наше углубление, как раз когда я связывался с танкистами и орудийными расчетами, чтобы перенаправить их огонь в глубь позиций противника. Возвращаться к нашим наступавшим товарищам пришлось пригнувшись — артиллеристы врага не дремали. Но никто из нас не получил серьезных ранений, правда, некоторых все же царапнуло осколками.
Мы уже собирались снова броситься в атаку, как свистки командиров возвестили об отходе. Наши танки, развернув башни и отходя к небольшому леску, вели огонь по Бастони и лежавшему на подступах к городу полю. Наши солдаты, еле передвигая ноги от усталости, возвратились к штабу.
Штабисты и командиры похвалили нас за успешно проведенную акцию. Вот только мы не понимали, что в ней успешного. Пожевывая снег, чтобы утолить жажду, мы сидели и наблюдали исчезавшее за Бастонью закатное солнце. Узнав, что следующую атаку намечено проводить силами 12-й танковой дивизии, мы вздохнули с облегчением.
В тот вечер командиров наших танковых подразделений собрали на совещание, кроме них пригласили и всех радистов. Нам объявили, что успехи союзников объясняются прежде всего слаженной работой средств связи. Едва наши войска появились на поле, как артиллеристы и минометчики врага тут же остановили нашу атаку. И это только благодаря четкой работе связистов, обеспечивавших бесперебойно поступавшей информацией огневые поздразделения. Главным вопросом на том вечернем совещании был один: каким образом обнаружить и оперативно вывести из строя средства связи противника?
Я тоже выступил и рассказал, что в схемы раций «Фернхёрер 918» и «Петрике» можно внести несложные изменения, что в дальнейшем позволит использовать их только на прием. И, помахивая антенной в разных направлениях, можно нащупать радиопередатчики противника — сразу же появится характерный писк. Точного местонахождения таким способом установить, конечно, нельзя, но вот приблизительно определить, где засел вражеский радист, вполне можно. Я уже использовал эту методику в 1940 году под Франкошаном, когда служил личным радистом герра генерала.
Я соответствующим образом изменил схему на шести «Петриксах» и четырех «Фернхёрерах 918». Командирам танков пришлось снять часть пулеметов и вместо них через отверстия просунуть антенны переоборудованных в приемники раций. Провели несколько экспериментов. В качестве источника сигнала использовали нашу рацию FB-52. Командиры танков остались довольны — обнаружить приблизительное местонахождение передатчика оказалось несложно. Весь вопрос заключался лишь в том, как вывести танки на поле, подобраться на них к позициям противника и определить, где расположились его радисты.
На следующее утро, поскольку «Петрикса» при мне не было, меня отправили вместе с мотопехотинцами. Странно было отправляться в бой без привычного ящика на спине. Без него я чувствовал себя незащищенным. И вот примерно в половине седьмого утра мы двинулись уже в третью по счету атаку через это поле.
Радисты танков мгновенно засекли наличие и примерное расположение источников радиосигналов, причем довольно точно. Так что наши минометчики стреляли не наугад. Один из наших танков, вырвавшись вперед, внезапно замер на месте. Странно — ведь он не был подбит. В чем же дело?
— Какого черта он остановился? — недоуменно спросил Крендл.
Откуда мне было знать. Бом стал в бинокль смотреть на танк.
— По-моему, он наехал на окопчик.
Несмотря на стрельбу, я все же высунулся и стал смотреть на танк. И разобрал, как командир машины, не выключая двигателя, направил выхлоп прямо в окопчик — решил травануть засевшего там противника выхлопными газами.
Мне даже стало совестно, что мои методы привели к подобной жестокости. Одно дело подавить пункты связи артиллерией, тут, по крайней мере, не успеешь оглянуться, и ты уже на том свете — прямое попадание, и конец. Но удушать людей выхлопными газами, нет, это варварство какое-то!
Примерно к 9.30 утра мы сумели одолеть две трети этого окаянного поля — забрались дальше, чем за обе предыдущие атаки. Корректировщики огня артиллерии врага, расположившиеся на церковной колокольне, на крышах домов Бастони, успешно направляли огонь орудий, и мы вновь вынуждены были отступить, закрепившись на достигнутых рубежах. Все-таки лучше, чем ничего.
Мы полагали, и не без оснований, что наши артобстрелы и атаки частями восьми дивизий в конце концов сделают свое дело — измотают противника. Погода тоже довольно долго благоволила врагу — американские Р-47 с бреющего полета вовсю утюжили наши позиции. Позже мы заметили, как транспортные самолеты С-47 сбрасывают на Бастонь контейнеры, что подтвердило верность наших догадок.
Мы оставались в резерве, когда командующий 12-й дивизией СС бригадефюрер Гуго Краас продиктовал американцам условия сдачи сил, находящихся в Бастони. В качестве парламентеров направили наших офицеров с белыми флагами. Близилось Рождество, мы надеялись, что разум возобладает, и американцы сложат оружие. Но к вечеру нас снова перебросили на передовые позиции. Американский генерал Мак-Колифф дал ответ бригадефюреру Краасу. Если верить молве, он был таков: «Чушь собачья!» Это не совсем так. На самом же деле американский генерал предложил бригадефюреру Краасу, чтобы тот предпринял в отношении себя ряд действий, невозможных уже в чисто физическом аспекте.
В ту ночь наши офицеры были заняты подготовкой массированной атаки северо-западного участка обороны противника, где были сосредоточены силы американского 502-го парашютно-десантного полка. Приблизительно в 3 часа утра 25 декабря 1944 года, то есть на Рождество, мы штурмовали Бастонь.
Нашим люфтваффе удалось сбросить несколько бомб на места расквартирования американцев и здание штаба их полка. Над полем разливался ослепительный свет осве-тительных ракет, небо прочерчивали строчки трассирующих пуль, в Бастони тут и там мелькали вспышки разрывов. Мы оказались под интенсивным обстрелом союзников с позиции в Шане и Лонгшане, однако с первого броска сумели прорвать оборону американцев и к началу дня значительно углубиться в прилегающую к ним территорию.
Райе, Шпенглер, Бом, Крендл и я оставались вместе и обеспечивали взаимное прикрытие от пулеметного и автоматного огня противника.
Наша авиация бесстрашно атаковала американские «Р-47» и «Р-51».
Впереди неясно вырисовывались городские здания Бастони, мы с каждым шагом приближались к границам этого бельгийского городка. Наши артиллеристы перенаправили огонь на окраины Бастони, на наших глазах башни и высокие здания города, рухнув, превращались в груду кирпичей. Наши орудия подавляли один за другим наблюдательные пункты противника.
Когда мы вплотную подошли к первым деревянным заборам города, сопротивление врага усилилось. Американцы намертво вцепились в позиции, яростно обстреливая нас. Пришлось окапываться и дожидаться подхода наших танков, хотя мы понимали, что, как бы враг ни неистовствовал, ему все равно долго не продержаться. Около полудня, заметив, что наша артиллерия сместила огонь, мы сумели продвинуться еще на несколько метров.