МОЛИТВА XIII
Предвечный и милосерднейший Боже, ниспосылающий нам все в обмен на ничто — ибо как иначе, — разве можем мы помыслить, что имеем перед Тобой какую-либо заслугу? Но также ниспосылающий нам Ничто, ибо, если помыслим признательность и благодарность, которых Ты взыскуешь, приняв мои смиренные благодарения — благодарение за Милосердие Твое, и за то особое милосердие, что в Суде Твоем могу я увидеть милосердие и обрести утешение в Твоем наказании. Господи, ведом мне трепет, что вселяют слова Твои, о том, что посетишь Ты дом сей[474], и что отмечен недужный знаком Твоим[475]. Но сколь же жалок и убог дом, не почтенный Тобою, сколь же глубоки беззакония и заблуждения того несчастного, кто не имеет на себе Знака? Господи, этот жар, что Твоей волей разлит в теле моем, — он лишь пламя, что плавит воск[476], коим запечатаешь Ты меня во имя Свое. Пятна сии — лишь буквы, коими начертал Ты Имя Свое, и явил мне Себя; и будь то ради того, что принадлежу Тебе ныне — и Ты забираешь, — или же ради возвращения имущества законному владельцу его когда-либо в будущем, — узрев в нынешнем моем состоянии Славу Твою, я отказываюсь от всяких условий, ограничений, претензий и права выбора в отношении дома сего и земли сей — бренного тела моего, которые связаны законом мира сего. Лишь будь Ты вечно явлен мне, Господи, и эта обитель, где стоит одр болезни мой, и Твоя обитель, где найду успокоение, станут одним, и единым станет для меня то, что сомкну очи мои телесные здесь и открою очи мои духовные там.
XIV. Idque notant Criticis, Medici evenisse diebus
И вот, врачи наблюдают, как в течении болезни наступает кризис
Andrea Vesalius, De humani corporis fabrica libri septem, 1542.
Андреа Везалий, Семь книг о строении человеческого тела, 1542 г.
МЕДИТАЦИЯ XIV
Не мне усугубить тщету Человека — столь он несчастен, не мне унизить его — столь жалка его участь. Да и хотел бы я того — разве смог бы? Как человеку не дано польстить Богу или прославить Его сверх меры, так не дано ему уязвить Человека или умалить его. Ибо память наша — сколь безысходно нуждается она, исчисляя ложное счастье, выпавшее нам в мире, в том, чтобы было оно приписано неким мгновениям и привязано к неким срокам, к неким переломным дням; и судимо это счастье по дням его, и имя свое получает от тех мгновений, когда выпало оно нам[477]. Из какой же жалкой субстанции оно создано, коли Время, Время, которое мы полагаем почти за Ничто, является самой сутью этого счастья? Всему сущему дано происходить в неком месте, но помыслим: что есть место, как не пустое пространство, граничащее с поверхностью Воздуха, — увы, сколь тонок и текуч Воздух, сколь тонкая пленка поверхность — и что же тогда есть поверхность Воздуха? Также дано всему происходить во Времени, но представим, что время есть ни что иное, как мера движения, и может иметь как бы три состояния: прошлое, настоящее и будущее; из них первого, как и последнего, нет (одного нет уже, а другого еще нет), то же, что мы называем настоящим, — вовсе не то настоящее, которое было, когда вы начали произносить слово, что видите здесь на странице (ибо прежде, чем вы произнесете "настоящее" или даже просто "сейчас", и это "настоящее", и это "сейчас" уже в прошлом), — если это воображаемое почти ничто, Время, есть сама сущность нашего счастья, можно ли помыслить счастье чем-то длительным и надежным[478]. Время ненадежно; как же может быть надежным счастье? Время ненадежно; ненадежно, как бы ни мыслили мы о нем: как о прошлом, как о настоящем или о будущем. Если мы помыслим Вечность, то в ней нет времени; Вечность — это не бесконечно длящийся поток Времени; Время — лишь короткое вводное слово в длинном грамматическом периоде; и Вечность осталась бы той же, даже если бы Времени никогда и не было; и помысли мы не Вечность, но — Бесконечную длительность, то есть не то, что не имело времени начала, но то, что переживет время и пребудет, когда Времени больше не будет[479], — сколь кратким мгновением покажется по сравнению с этой длительностью жизнь самого долговечного из созданий? А сколь мгновенна жизнь человеческая в сравнении с Солнцами или деревом? Сколь же ничтожен тогда в нашей жизни случай, сулящий нам обретение некого блага; и сколь редко можем мы выпавший нам случай схватить и удержать[480]? Как же суетно человеческое счастье, не есть ли оно — хитроумные тенета, что плетутся с осторожным тщанием затем, чтобы удержать случай, который — лишь мельчайшая частица Ничто, Времени. А без этого даже лучшие из даров — Ничто. Честь, Наслаждение, Обладание, коими одаривают не ко времени, когда мы уже вступили в возраст дряхлости, отвращения и равнодушной глухоты, — они теряют свои достоинства и утрачивают Имя свое; дары эти перестают быть Честью для нас, ибо мы никогда не предстанем перед очами тех, кто ее дарует; они перестают быть Наслаждением для нас, утративших чувства, чтобы отведать их; они перестают быть Обладанием для нас, все более отдаляющихся от обладания. Юность — их переломный день, когда судят их и дают им имена, вдыхают в них душу и придают форму, превращают в Честь, в Наслаждение, в Обладание; и когда приходят они в возрасте равнодушной глухоты, то приходят как целебный бальзам, когда уже отзвонил колокол, как помилование, когда голова уже слетела с плахи. Мы радуемся теплу очага, но кто останется сидеть у огня в середине лета? Мы рады прохладе, ждущей нас в тени арки, но кто будет встречать там Рождество? Уместны ли осенью весенние наслаждения? Если бы счастье заключалось во времени года или в климате, сколь счастливее людей птицы: они могут менять климат и следовать за теплом, вечно наслаждаясь одним временем года.
474
Ср.: "Итак, иди, [сойди,) веди народ сей, куда Я сказал тебе; вот Ангел Мой пойдет пред тобою, и в день посещения Моего Я посещу их за грех их" (Исх 32, 34).
475
Ср.: "И сказал ему Господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак. А тем сказал в слух мой идите за ним по городу и поражайте, пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак, и начните от святилища Моего. И начали они с тех старейшин, которые были перед домом. И сказал им: оскверните дом, и наполните дворы убитыми, и выйдите. И вышли, и стали убивать в городе" (Иез 9, 4-7).
476
Ср.: "Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей" (Пс 21, 15).
478
Ср. у Бл. Августина: "А как могут быть эти два времени, прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое" (Исповедь, кн. XI, гл. XIV) (пер. А.А. Столярова).
479
Ср.: "И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет" (Откр 10, 6).
480
Восприятие жизни как поединка с Фортуной было "общим местом" эпохи во времена Донна. Само слово "Фортуна" одновременно означало и богатство, и процветание, и счастливый случай, и благо. Жизнь человека подчинялась вращению "Колеса Фортуны", все время возносящего вверх одних и низвергающего других.