По ком звонит колокол

XVII. Nunc lento sonitu dicunt, morieris; И теперь при протяжном звуке (колокола) они говорят: ты умрешь

Robert Fludd, Anatomiae Amphitheatrum... 1623.

Роберт Фладд, Анатомический театр... 1623 г.

МЕДИТАЦИЯ XVII

Тот, по ком звонит колокол, — столь плохо может быть ему, что он и не слышит звона; не так ли и я: полагаю, будто не совсем еще худо дело мое, а те, кто вокруг — им-то ведомо мое состояние, — и вот уж отзвонили по мне, а я и не знаю о том. Церковь есть Церковь вселенская, соборная Церковь — и таковы же ее деяния. Все, творимое ею — всеобщее достояние. Крестит ли она младенца — и я вовлечен в это крещение, ибо через крещение сочетается тот со Христом, ибо Он есть глава Церкви, к которой принадлежу и я, и сливается с телом, в котором я — один из членов его. Погребает ли она мужа — это погребение задевает меня: все человечество — создание одного автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие — Болезнью, иные — Войной, а иные — Правосудием, — но на каждом переводе лежит рука Господа; и она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой[579]: и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас: а для меня, кто по болезни своей стоит уже почти у самой двери, призыв его звучит громче, чем для других. Когда-то монашеские ордена спорили, кому пристало первыми звонить к заутрене, дошло едва ли не до тяжбы: спорили о благочестии и достоинствах орденов, о вере и заслугах — и решено было, что первыми должны звонить те братья, что встают раньше. Осознай мы, каким достоинством наделяет нас звон колокола, что призывает к нашей последней, вечерней молитве, мы почли бы за счастье причаститься ему, поднявшись раньше, взыскуя в нем своей доли наравне с тем, по кому звонят. Ибо колокол звонит о тех, кто внемлет ему; и хотя он умолкнет, чтобы зазвучать еще раз, с этого мгновения услышавший его, чтобы далее ни случилось, в Боге соединен с ушедшими. Кто не поднимет взор к Солнцу, когда оно восходит? Но сможет ли кто оторвать взгляд от кометы, когда она вспыхивает в небесах? Кто не прислушается к звону колокола, о чем бы тот ни звонил? Но кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих? Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий — часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа, меньше — на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит и по тебе[580]. У кого повернется язык назвать нас попрошайками, алчущими страдания, кто скажет, что мы — те неимущие, что берут в долг у имущих, будто нам мало своих страданий, и мы должны принять на себя еще большие, придя за ними в дом соседей своих. Поистине, простительна была бы та жадность, что заставляла бы нас поступать таким образом; ибо горе есть сокровище, но редко какой человек имеет его в избытке. Никому не дано горя в избытке, ибо будь это так, оно взращивало бы нас и заставляло плодоносить, как садовник — дерево, и готовило бы к встрече с Богом, но этого не происходит. Ибо если, отправляясь в путешествие, человек берет с собой сокровище: слиток золота или золотой песок, но при том у него нет при себе разменной монеты, что толку от сокровища — им не расплатишься в дороге. Беда — такое сокровище по сути своей, но что пользы от нее в качестве разменной монеты, хоть она и приближает нас к нашему дому — небесам. Другой, как и я, может быть болен, столь болен, что стоит на пороге смерти, и беда его таится в его утробе, как золото в руднике — но что может он извлечь из того? Лишь колокол, что сообщает мне о его несчастье, извлекает это золото на свет и предлагает мне: ибо если, помыслив об опасности, грозящей другому, я задумаюсь над той, что нависла надо мной, то тем я оберегу себя самого, обратившись за помощью к Богу, Который есть наше единственное безопасное убежище[581].

579

Ср.: Данте. Рай XXXIII. 85-87:

Я видел — в этой книге сокровенной Любовь как книгу некую сплела То, что разлистано по всей вселенной: Суть и случайность, связь их и дела, Все — слитое столь дивно для сознанья, Что речь моя как сумерки тускла. (пер. М. Лозинского)

580

Эти слова Донна цитируются чаще всего, ибо они получили "вторую жизнь" к качестве эпиграфа к роману Э. Хемингуэя "По ком звонит колокол", известном в России в переводе Е. Калашниковой и Н. Волжиной.

581

Ср.: "Господь — твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое" (Пс 17, 3).