Занзибар поражает своей чистотой, и это впечатление еще более усиливается после того, как вы проедете по причудливому лабиринту его улиц. Корабли останавливаются далеко на рейде, поэтому здешние берега не загрязняются.
Как и другие восточные города, Занзибар строился довольно хаотично. Узкие улицы капризно извиваются между домами, постоянно меняют свою ширину и образуют зигзаги. Улицы, за исключением нескольких, самых больших, не имеют названий. Почти в каждом доме есть хотя бы крохотная лавочка, в которой обычно много покупателей.
Между двенадцатью и тремя часами пополудни город словно вымирает. В самую жару в городе вы не найдете затененного уголка. В нишах и на террасах, на лестницах и в прохладных галереях, в тени деревьев и кустов — всюду отдыхают люди. В машине, высунув ноги наружу, расположился шофер.
Вечером, по праздникам и в будни жители города, и особенно молодежь, собираются в парке. Здесь встречаются представители различных народностей, одетых в самые разнообразные национальные костюмы: молодые грациозные индианки в красивых сари и стройные, длинноногие индийские юноши в элегантных белых рубашках и шортах, бородатые арабы в длинных кафтанах, суахили в белых шапках и мусульманские женщины, закутанные в покрывала. Грохот барабанов сливается в оглушительный гул. В прозрачном воздухе клубится легкий дымок от тысяч сковородок и жаровен, распространяются самые пленительные ароматы, а вверху, в бездонной вышине, раскинулся синий небосвод, на фоне которого чернеют силуэты пальм.
Яркое впечатление производят обряды и обычаи жителей. Однажды ночью мы решили спуститься к берегу океана. Берег постепенно заполняли индийцы — молодые и старые, но только мужчины. Один за другим они медленно входили в воду, каждый смачивал себе лоб и бросал подальше в море свой дар, чаще всего кокосовый орех — целый или половину. Потом они садились в кружок на траву, разливали по чашкам молоко, очевидно кокосовое, и клали в него сахар, выпивали этот напиток, а остатки выливали в море. Этот обряд они совершают каждое полнолуние и посвящают его плодородию.
Центральная улица называется Мейн-Роуд (главная улица). На ней расположено немало зданий, связанных со многими историческими событиями, одно из них — с именем Давида Ливингстона. В этот дом африканцы-носильщики принесли его тело из Бангвеоло, после того как целых девять месяцев пробирались через джунгли и болота.
В районе главной улицы находился старый невольничий рынок. Туда ведет узкая улочка, называемая Переулком самоубийц, — в память о многочисленных трагедиях, связанных с работорговлей. На месте невольничьего рынка теперь возвышается храм Христа, обсаженный со всех сторон деревьями. Его фундамент был заложен в год смерти Ливингстона. Внутри храм необыкновенно красив. В храме хранятся документы, повествующие о борьбе с работорговлей. Над кафедрой висит распятие, сделанное из ветвей того же дерева, под которым на берегу озера Бангвеоло погребено сердце Ливингстона. На мемориальной доске, прибитой к одной из стен, надпись: "Во славу и в память о Ливингстоне и других исследователях Африки, добрых и мужественных людях, которые освобождали рабов и старались приблизить установление справедливости, не щадя собственной жизни".
Корабли, на которых перевозили рабов, — довольно крупные, водоизмещением до ста и больше тонн, с высокой прямой кормой, нередко украшенные резьбой по дереву, с низким, сильно изогнутым носом. Чаще всего у них бывает две мачты с длинными реями и треугольные паруса. С попутным ветром они несутся быстро по волнам, но против ветра ползут как черепахи. Сейчас они перевозят грузы: финики, ковры, изделия из бронзы, шкатулки и другие товары из стран Юго-Западной Азии.
Трудно вообразить, какие невероятные мучения испытывали пленники, которых перевозили на таком корабле. В его трюмах сидели скорчившись до трехсот мужчин, женщин и детей. Несчастных людей размещали и на палубе, на протяжении тысячи миль их безжалостно хлестал дождь и ветер. Кормили ужасно, обычно давали гнилое акулье мясо, и притом так мало, что многие пленники умирали с голоду. Царило невероятное зловоние. Нередко к концу рейса оставалась в живых только половина невольников.
Бывало и так, что, спасаясь от преследования, капитан корабля приказывал выбросить весь живой груз за борт, поскольку корабль стоил дороже. В одном из сообщений того времени говорилось о преследовании в 1860 году невольничьего судна английским военным кораблем. Когда работорговцы увидели, что не могут больше увеличивать скорость судна, они перерезали горло всем 240 пленникам, а трупы выбросили в море.