На самом деле мать все-таки пошла на небольшую уступку и, уважая чувства тетушек, не тронула великолепный старый ясень у крыльца. Но в итоге внимание тетушек сосредоточилось на единственном дереве, пережившем расправу, и все стало только хуже. Тетя Хела и тетя Марыня до конца дней оплакивали товарищей своих детских игр.
За домом был парк с двумя рядами прекрасных изогнутых подковой аллей; они были заложены на рубеже XVIII–XIX веков в «классическом польско-литовском» стиле. Самым популярным деревом в этих краях был граб, и на лобзовских аллеях росло 150–200 грабов, посаженных тесными рядами и создававших эффект туннеля. Граб — очень приятное дерево, особенно если его обрезать, придав ему стройности. У него почти прозрачные листья, и светло-зеленая листва резко контрастирует с темным стволом. Листья дрожат от малейшего ветерка, придавая дереву трепетный вид. Нижние ветви зрелого граба особенно красивы, потому что они грациозно клонятся к земле или даже ложатся на землю.
Лобзовские грабы были в равной мере дороги сердцу моих родителей и садовника Юлечека (Юлиуса). Но в том, как их лучше преподнести, мнения их расходились. Юлечек, любитель идеально обрезанных деревьев, решил (в отсутствие моих родителей) отрезать все склоненные к земле нижние ветки, чтобы деревья «имели опрятный вид». Таким образом сто лет труда садовников пошли насмарку. Родители были очень расстроены, но не могли сердиться. Юлечек достался нам вместе с Лобзовом и был верным и работящим садовником. Привязанность моих родителей к грабам стала только сильнее: так любят только красоту, украшенную недостатком… И моя мать, на сей раз принявшая сторону деревьев, в какой-то степени расплачивалась за свои предыдущие подвиги на этом фронте.
На лужайке перед домом и с обеих сторон от дома росло нескольких видов сирени и жасмина. Вдоль стен протянулись кусты штамбовых роз — их розовые, желтые и кремово-белые цветы составляли контраст с серыми камнями; спереди и сзади дом окружали длинные ряды флоксов, и целая вереница других цветов огибала розы, создавая бордюр. Я помню львиный зев, душистый табак и другие цветы, названия которых мне неизвестны. Все это производило потрясающее впечатление.
Мать, для которой Лобзов был преддверием рая, уверяла, что там было удивительно покойно. В каком-то смысле так и было, но чего там не было, так это тишины. На заднем плане всегда слышался постоянный шум напряженно работающей фермы, сопровождавшийся большую часть дня птичьим пением. На заре в доме слышался особо звонкий птичий хор, который в обед повторялся на бис, после чего певцы удалялись на послеобеденную сиесту. К вечеру они уже снова звучали в полный голос.
В доме нам приходилось терпеть бесконечные гаммы, которые барабанили на пианино практически лишенные музыкального слуха сестры. Отец, человек очень музыкальный и большой поклонник оперы, страдал молча, надеясь, что в будущем страдания окупятся. Спасали сверчки, угнездившиеся меж деревянных балок и перекрытий вокруг печей. И подлинной наградой были соловьи, каждый вечер радовавшие нас концертами. Для меня летние вечера в Лобзове неотделимы от песни соловья и аромата жасмина.
Поместья в наших краях были абсолютно самодостаточны, и Лобзов не был исключением. Фермы и огороды снабжали их продуктами, поставляя фрукты и овощи, молочные продукты, мед, мясо, муку. В Лобзове было несколько рыбных прудов, но они нуждались в капитальном ремонте. Вторая мировая война помешала их возрождению. Заготовка дров и торфа, обнаруженного под одним из наших пастбищ, была совместным предприятием поместья и ферм. В поместье не было электричества, поэтому хранение еды целиком и полностью зависело от ледника и коптильни.
Это были полезные пережитки прошлого. Наш ледник представлял собой полуподвальный погреб, окруженный земляной насыпью (подарок для любителей санок!) и покрытый крышей с хорошей изоляцией. В разгар зимы его набивали большими глыбами льда, свозившимися с протекавшей рядом реки. В 1930-х годах в лобзовском леднике завелось вкуснейшее мороженое, которое делала наша повариха Кася Супрун на ручной ротационной машине. Возвращавшиеся на родину гувернантки разнесли славу о Касином мороженом и по рубежам иным. Ледник был достаточно велик, и его хватало на целый год и на господский дом, и на фермы.
Коптильня была не для всех, она обслуживала в основном господский дом. Она представляла собой необычное сооружение в форме невысокого конуса, расположенное в дальнем конце поместья. Когда коптильня работала, от нее разносились изумительные запахи. Каждое лето на ней вила гнездо пара аистов. Эти горделивые создания завораживали меня, и я изо всех сил пытался подружиться с их птенцами.