На ферме было около пятидесяти польских красных коров. Мать пристально следила за селекцией этих благородных животных и их условиями жизни. Выбор имени был длительным и порой непростым процессом. Все имена телят одного года начинались на одну и ту же букву. Путаницы не возникало, потому что мать следовала алфавиту. Но что же до конкретных имен, их предлагали и лоббировали партии, которые редко были готовы идти на компромисс. Мать, по-видимому, была искусным дипломатом, потому что в итоге обычно все сходились на приятных и нестандартных именах. Особенно она гордилась curricula vitarum, которые писались на досках над стойлом каждого животного. Там можно было найти данные по ежедневным надоям, а также график романтических встреч каждой коровы с главой коровьего коллектива — великолепным и ужасным быком. Просторные лобзовские кладовые использовались для производства сыров, которые называли «швейцарскими», и для взбивания масла в коммерческих количествах. Мать хвасталась, что слава наших сыров и масла дошла аж до Белостока в 120 километрах от нас.
Свиноферма была самым масштабным проектом из всех трех. Ею тоже руководила мать и принимала личное участие в создании для свиней условий жизни, соответствующих самым высоким на то время стандартам. Каждое взрослое животное содержалось в отдельном просторном загончике с низкой «постелью», покрытой свежей соломой. Бетонные полы регулярно мылись, и в каждом загончике имелся запас свежей воды. Мать настаивала, что в этих «пятизвездочных» условиях проявится латентная склонность свиней к гигиене и опрятности. Ко всеобщему полному изумлению, так и произошло. Уровень требований к корму тоже производил впечатление: было установлено современное кухонное оборудование, отвечавшее потребностям рациона свиней. Величественный боров — глава этой большой семьи — был выбран за свою славную генеалогию, поскольку свиней выращивали на ветчину и с прицелом на экспорт. Он пришел к нам под именем Каракалла — или Калигула? Ходивший за ним белорус был не в состоянии выговорить это имя и заменил его домашним «Степа».
Интерес матери к пчелам привел к тому, что в поместье стали выращивать фрукты, поскольку одно невозможно без другого. В старых запущенных садах посадили новые деревья, а потом засадили новыми сортами яблонь и груш еще 10 или 20 гектаров. Ульи расставили между фруктовыми деревьями, а землю под деревьями засеяли травами и дикими цветами, особенно привлекательными для пчел. Так получился лобзовский мед с хорошо узнаваемым вкусом, его обрабатывали на продажу на новоприобретенных центрифугах. Сбором фруктов занимался работник из Германии. В сезон он с помощниками жил под открытым небом среди фруктовых деревьев.
Лошади-тяжеловозы оставались в нашем уголке Европы лучшей тягловой силой. К тому же использование лошадей означало, что методы ведения хозяйства в поместье не сильно отличались от соседних деревень, — для отца это было существенно. Несколько пар лошадей, которыми занимались опытные люди, были задействованы на полях. В разное время в Лобзове работали от пяти до десяти таких пар. Моторная техника ограничивалась молотильными машинами. Это была самая лучшая на то время технология. В кадрах кинохроники, посвященных сельскому хозяйству в Англии времен Первой мировой войны, можно увидеть методы, очень похожие на Лобзов 1926 года.
Управление фермами было в руках пана Казимира Домбровского. Иногда ему помогал студент-стажер из какого-нибудь польского сельскохозяйственного колледжа. Во время все более частых отлучек моих родителей дом оставляли на его жену, пани Домбровскую. Самым старшим членом домашней прислуги была няня, панна Марцианна Левкович, наша любимая Мартечка. Панна Катаржина (Кася) Супрун была нашей искусной поварихой. В 1938–1939 годах у нас было две гувернантки, француженка и немка.
В бытность моего отца местным судьей (1929–1932 годы) у него были камердинер и шофер, в ведении которого находился наш «шевроле» 1926 года выпуска. Две конные кареты и лошади, обслуживавшие господский дом, находились в ведении нашего кучера Косовца. В конце 1930-х годов на смену старому садовнику Юлеку (Юлечеку) пришел новый, пан Мось, который ведал не только садами и парком, но и безопасностью поместья. Ему, как и пани Домбровской и панне Левкович, с домом помогали временные работники. Столяр, пан Соколовский, деливший свои труды между фермами и господским домом, иногда любезно позволял мне помогать, и я любил наблюдать его за работой.