Двенадцать часов поезд не двигался. Один раз за день нас выпустили за водой. У крана мать перебросилась парой слов с кем-то из слонимской коммуны — они тоже были в поезде. Матери удалось поделиться с ними частью своего запаса рублей. Атмосфера в вагоне была близкой к отчаянию. Мать увидела в углу очень тучную даму, вцепившуюся в гитару. Ее звали пани Базилевская, и нам предстояло встречаться с ней снова и снова. В эту нашу первую встречу в телячьем вагоне мать попросила ее сыграть нам. Она взяла несколько знакомых аккордов, заключенные несколько расслабились и запели. Она играла популярные песни, а завершился концерт церковным гимном, который подхватили и в других вагонах.
Пока мы молились, поезд начал движение на восток к Минску. Мать прошептала нам, что в этот путь нас благословили не один, а два раза: наш отец из тюрьмы еще в ноябре и сегодня отец Штарк сквозь прутья вагонной решетки.
Массовая депортация 13 апреля 1940 года была еще одним актом международного бандитизма, тоже прошедшим без сучка без задоринки. В назначенный день несколько сотен телячьих вагонов одновременно начали свое движение на восток, унося навстречу судьбе в трудовых лагерях и колхозах Советского Союза треть миллиона стариков, женщин и детей. Сегодня, в октябре 2001 года, когда я пишу эти строки, мне трудно избежать сравнения с Манхэттеном и сентября. Советский вариант 1940 года предполагал уничтожение не тысяч, а сотен тысяч невинных людей.
Не менее поразительно, с какой скоростью Восточная Польша интегрировалась в Советский Союз. Всего лишь в 50 километрах к востоку от Слонима мы обнаружили, что железнодорожная колея уже перестроена под широкий советский стандарт и «широкий» телячий вагон уже ожидает нас на станции Барановичи. Он был точно такой же, как наш, с одним техническим усовершенствованием: санитарные дырки в полу теперь были оснащены специальным желобом. Поезда поставили рядом, и пассажиров каждого вагона просто перегоняли через пути. Большинство наших товарищей боролись за место на полу вагона, из-за тепла соседей, я полагаю. У матери была другая логика: она нашла место нам четверым на верхней полке у маленького окошка. Там наверху было холодно, но воздух лучше и больше места. Рядом с нами обосновалась семья Наумовичей из трех человек. Отец был в тюрьме, и его жена, кроткая пани Надзя, попала в список вместе с дочерью-подростком Зосей. Сын Владек, железнодорожник, вернулся домой с выездного задания за день до 13 апреля и поэтому не попал «в списки». Он настоял на том, чтобы разделить судьбу женщин-Наумовичей, совершив, таким образом, трогательный подвиг сыновнего и братского долга. Из остальных обитателей вагона, спавших на полу, я помню только пани Базилевскую с ее гитарой, очень старого раввина, погруженного в молитву и, казалось, не обращавшего внимания на то, что происходит вокруг, и еврейского мальчика, настойчиво, но тщетно требовавшего kogele-mogele mit monchkes.[13]
В нашем углу мне дали место у окна, в которое я мог смотреть. На маленькой станции Негорелое, бывшей польско-советской границе, мы въехали на родину пролетариата. Первое, что произвело на меня впечатление, — кошмарная бедность. По сравнению с этими местами скромные приграничные районы довоенной Польши казались опрятными и жизнерадостными.
15 апреля мы подъехали к главному вокзалу Минска, столицы советской Белоруссии. Пригороды были в состоянии полной разрухи. Вокзал был загружен в основном другими поездами с телячьими вагонами, забитыми другими депортируемыми. Охрана вызывала желающих идти за водой, и я предложил свои услуги от нашего вагона. Это давало мне возможность размять ноги и осмотреться. Я знал, что отец в тюрьме в Минске, и спросил охрану, где находится тюрьма. Они указали крепость, нависавшую над вокзалом. Кто-то объяснил, что это бывший замок Сапег, Сапег из Деречина, наших родственников… Я понял, что на миг мы с отцом оказались в каких-нибудь нескольких сотнях метров друг от друга. Он так никогда и не узнал, что его жена и дети практически коснулись стен его тюрьмы.
Во второй половине дня 15 апреля поезд продолжал двигаться на восток, все еще по территории, которая до 1772 года составляла часть Речи Посполитой. Приклеившись к своему наблюдательному посту, я разбирал названия, знакомые читателям трилогии Quo vadis, классической польской исторической эпопеи Сенкевича. Мы проследовали мимо Борисова к Орше, где в 1514 году войска Великого князя Литовского остановили продвижение Московии на запад. 17 апреля мы подъехали к Смоленску, но, что было удивительно, не останавливаясь, проследовали дальше. Сегодня причины этой спешки понятны, и даже слишком.