Прикрываю глаза, упираясь лбом в холодную, грязную стену, надеюсь хоть немного расслабиться, но становится еще больше не по себе. Давящая головная боль не отпускает. Я до сих пор не знаю и не понимаю, что со мной будет. Хочу хоть на минуту выкинуть ужасные воспоминания из моей головы, но картинки прошедшей ночи не покидают меня, проносясь в моей голове снова и снова. Вот меня бьют по щекам, приводя в себя. Вокруг какие-то мужчины вытаскивают меня из машины, вталкивают в это здание, словно я безвольная, тряпичная кукла. Они завели меня в кабинет, на несколько минут оставив одну в четырех стенах. А я пыталась прийти в себя, куталась в обрывки платья, смотрела на запертую дверь, словно ожидала, что сейчас сюда зайдет тот, кто должен меня спасти, забрать отсюда и наказать всех виновных, как это делал мой отец. Но проходят минуты, а в кабинет входят только те, кто привез меня сюда.
А потом начался допрос. Они задавали одни и те же чертовы вопросы. Какие цели я преследовала?
Зачем хотела убить Славика? Я кричала, что не хотела его убивать, что все это вышло случайно. Я говорила им, что Славик со своим другом насильно привезли меня в эту квартиру, объясняла им, что Славик хотел меня изнасиловать, показывала разорванное платье и прокушенную губу, но эти люди будто не слышали меня, продолжая повторять, что чистосердечное признание облегчит мое наказание, совали какие-то бумаги, которые я должна была подписать. Когда я отказывалась что-либо подписывать и требовала адвоката, они гадко смеялись мне в лицо и говорили, что я не в голливудском фильме и не в том положении, где могу чего-нибудь требовать. Мне казалось, что я нахожусь в какой-то прострации.… Это все нереально. Этого просто не может быть. Мне тыкали в лицо доказательствами моей виновности, которую я и так не отрицала, только кричала, что это была защита, а они говорили попытка убийства. Потом я сорвалась в истерику и громко, надрывая горло, орала им «Зачем мне нужно было его убивать?» Но меня не слушали, облили холодной водой и вновь хлестали по лицу, чтобы прекратить мою истерику и рыдания.
Потом с меня содрали разорванное платье, и надели какой-то бесформенный, черный свитер. Он был абсолютно новый, будто его только что купили специально для меня. И когда я думала, что все, наконец закончено, меня грубо втолкнули в эту камеру и заперли с тремя женщинами неопределенного возраста и гнетущей внешностью.
Из меня словно вытянули душу, я чувствовала себя мертвой. Тело леденеет с каждой минутой, меня трясет, и я никак не могу унять эту дрожь. Меня передергивает от звука открывающейся металлической двери, и я молю Бога лишь бы это не за мной. Я не хочу, чтобы меня больше трогали и задавали вопросы, ответы на которые они не хотят слышать. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Но молодой мужчина с гадким выражением лица, называет мою фамилию и приказывает следовать за ним. А я не могу встать с этой скрипучей кровати, ноги не слушаются, тогда он подходит ко мне, и грубо, как облезлого котенка, поднимает за шкирку и тащит за собой. Ведет меня по узкому, мрачному коридору, а потом вталкивает в какой-то прокуренный, темный кабинет, где за столом сидит мужчина лет тридцати пяти. Он грубо с ругательствами отчитывает мужика, который меня привел и выгоняет его прочь из кабинета.
— Да не бойся ты так, присаживайся, — довольно мягко произносит мужчина, а я теряюсь и не знаю, что мне от него ожидать. Вчера они играли в злых полицейских, а сегодня решили в добрых?
— Таисия, — он поднимается с места, подходит ко мне и настойчиво усаживает на стул, хватая за плечи.
Дергаюсь, пытаясь избавиться от его хватки, но все же сажусь, чувствуя, что от слабости и вновь нарастающего страха подкашиваются ноги.
— Вам холодно? — спрашивает он меня, замечая, как меня трясет. Ничего не отвечаю, продолжая смотреть в одну точку. Еще вчера, я решила, что не произнесу больше ни слова. Все равно они меня не слышат, чтобы я там ни говорила. Мужчина молчит с минуту, глубоко вдыхает и включает чайник, стоящий на широком подоконнике.
— Таисия, я не сделаю тебе ничего плохого. Я не стану тебя допрашивать и заставлять что-либо подписывать. Меня зовут Михайлов Сергей Вадимович. Можешь называть меня просто Сергей, — говорит он, доставая из выдвижного шкафчика коробку шоколадных конфет. — Я друг Серого…
Серова, бывшего начальника охраны твоего отца. Он звонил мне недавно и скоро подъедет. Я просто хочу напоить тебя горячим чаем, — встает из-за стола и наливает мне большую кружку чая, ставит ее передо мной. — Извини, сахара нет, пей с конфетами, тебе сейчас необходима глюкоза, — он что серьезно думает, что я поведусь на его сладкие речи и теплый прием? — Было бы хорошо, если бы ты рассказала мне, как все произошло с самого начала, — что и требовалось доказать. Ничего я не буду ему рассказывать, пока не увижу Серова и не буду убеждена, что этот мужик не врет.
— Я уже все вчера рассказала вашим… коллегам, — отвечаю я, не узнавая свой хриплый, еле звучащий голос. Перед глазами стоит какой-то туман, руки и ноги словно ватные, в ушах стоит легкий шум из-за давящей головной боли. Меня немного тошнит, но желудок скручивает в узел от вида горячего чая.
Во рту пересохло так, что я даже не могу сглотнуть, ужасно хочется пить. Не выдерживаю, беру большую кружку, и отпиваю немного горячего чая, обжигая им губы.
— Не доверяешь мне? — немного ухмыляется мужик. — Правильно делаешь. Пей чай, — указывает глазами на конфеты. Открывает какие-то папки, начиная изучать бумаги. Я пью горячий чай, пытаясь согреть онемевшие руки. Вздрагиваю, почти роняя чашку, когда мужик вдруг резко поднимается с места, открывает шкаф и достает большой плед, подходит ко мне, накрывая им мои плечи.
— Ешь конфеты! — настойчиво произносит он, буквально приказывая мне. — Тебе станет легче, — немного сжимает мои плечи, отходит от меня, вновь садясь на свое место, продолжая изучать бумаги.
Я почти выпиваю весь чай, но так и не прикасаюсь к конфетам. Осматриваю кабинет, который немного плывет у меня перед глазами, кутаюсь в плед, от которого пахнет мужским парфюмом и табаком, и все равно никак не могу согреться. А в душе теплится маленькая надежда, что Серов все же придет и спасет меня. Этот большой мужчина может все. Мне не на кого больше надеяться.
Проходит не больше получаса, как в дверь кабинета кто-то стучит. Мужчина просит, чтобы входили.
Я не вижу вошедших людей, смотрю в окно на заснеженную улицу, но уже чувствую, как еле живое сердце ускоряет ритм, начиная болезненно ныть. Резко оборачиваюсь, и почти не вижу Серова сквозь внезапно хлынувшие слезы, я смотрю только на Тимура…
Прикусываю губы, чтобы удержаться от рыданий, сжимаю дрожащие руки в кулаки, преодолевая желание кинуться к нему в объятия. Смотрю ему в глаза, и все вокруг исчезает. Я никого больше не вижу и не слышу, только ЕГО. Кажется нам не надо слов, мы все понимаем, только смотря друг другу в глаза. Я вижу, как Тимур дергается вперед ко мне, но останавливается, сдерживая себя, как и я.
Серов с мужчиной о чем-то беседуют, но я не разбираю их слов. Они выходят из кабинета, закрывая за собой дверь, оставляя нас наедине.
Мгновение…, рывок.… И я оказываюсь в ЕГО крепких объятиях, сжимающих меня до хруста в костях, а мне мало, ничтожно мало, я хочу больше, хочу раствориться в нем. Он с каким-то надрывным стоном зарывается в мои волосы, прижимая меня к своей груди, так сильно, что я даже голову не могу поднять. А меня ведет и шатает от его близости, кажется, если бы он не прижимал меня так крепко, я бы скатилась к его ногам.