поскольку жизнь держалась и текла
на электричестве
кругом четвероногом.
А мне-то что? -
печаль вдруг на чело
легла скоропостижно, глухо, грубо.
Кем ни был бы мой дед, я даже не седло,
а лишь скелет его
из кедра или дуба.
* * *
Небом единым жив человек.
(А. Вознесенский)
Из облака колпак
каким-то образом
случилось сотворился налегке,
и опустился он на двор
подкладкой вогнутой,
и очутился двор мой в колпаке.
И двор, и дом,
и я с подругой верною,
фонарь и куст,
и заяц под кустом,
и кружево, расшитое по дереву, -
все оказалось вдруг под колпаком.
Колпак из неба
с кремовою стенкою
по кругу -
словно торт со всех сторон,
покрытый взбитой сахарною пенкою
и для тебя сугубо сотворен.
Захочется? - Пожалуйста,
украдкою,
как в детстве,
можешь пальцем ковырнуть
и поднести ко рту, и небо сладкое
всем языком, сердечное, слизнуть.
И жизнь наступит -
слаще не придумаешь,
единым небом будешь ублажен,
высок и чист,
под колпаком, как мумия,
от всех ветров на свете защищен.
* * *
Из слезинки, из смешинки,
из снежинки и ручья
сотворилась паутинка
на брусочке кирпича.
И в особом содроганье,
в ожиданье паука,
стала целым мирозданьем,
краснощека и крепка.
И паук единым махом
поселившись в ней навек,
без упрека и без страха
правит, будто человек.
Правит миром и войною,
и судьбою всех людей,
научив себя разбою -
не паук, а лиходей.
Паутиной защищенный,
держит он в ее цепях
всех своих порабощенных
и съедает, как цыплят.
Сколько это может длиться,
то, что делает паук?
Недописана страница:
ручка выпала из рук.
Может быть, и автор встретил
смерть в обеде паука?
Бог один тому свидетель,
я не ведаю пока.
* * *
Я выскочу в гении скоро,
начнутся дожди. И гроза
затеет пожар под забором,
огнем заливая глаза.
И люди незрячим потоком
потянутся прямо ко мне
под прессом беды и порока,
вне света и разума вне.
Я выйду навстречу. На бочку
взберусь, растревожен и лих,
и прочную жирную точку
поставлю над бедами их.
Все дело в культуре, балбесы, -
скажу им, - в утрате ее,
без оной не грозы, а бесы
мурыжат все ваше житье.
И будет мой путь не завиден,
но сладок, как царствие пчел,
как это предвидел Овидий,
а Савл на слова перевел.
И люд молодой, как котенок,
прозреет на гребне культур,
и греблей займется утенок,
который был гадок и хмур.
Я выпущу рифму, как птицу,
из клетки, в которой гроза
марала и мяла страницу,
огнем заливая глаза.
* * *
Если б я был Вашим мужем,
я б на все махнул подряд,
ничего мне, мол, не нужно -
только Ваш печальный взгляд.
Я бы стал с собою дружен
и расцвел бы, словно сад,
и внутри бы, и снаружи
всякой птахе был бы рад.
Ну а Вас и в зной, и в стужу,
снова нежен, глуп и млад,
обнимал бы неуклюже,
целовал бы невпопад.
И из тихих грез и кружев
плел стихи бы наугад,
и по-рабьи отутюжен,
все плясал бы с Вами в лад.
Но не быть мне Вашим мужем,
не махнуть на все подряд,
даже если очень нужен
или сам бы очень рад.
Синь в окошке, стынет ужин,
светел Ваш печальный взгляд...
Кто кому сужден ли, сужен -
нам ли сны не говорят?
* * *
Я разрушил себя совершенно,
словно был, в самом деле, из глины,
только хлопья остались да пена,
да паучьи глаза паутины.
Весь в погонях за правдой и светом,
погружался я в глуби и выси,
и - что горше всего - не поэтом,
а рабом необузданной мысли.
Работягой судов-пересудов